И ни любовь, ни ненависть не гложет,
Тому остался только мир теней,
Где мысль уйти в страну забвенья может,
Где ей, гонимой, легче и вольней
Меж зыбких образов, любимых с давних дней.
Байрон. Паломничество Чайлд Гарольда.
Песнь III[12]
— Так кто вы такие?
Маленькая девочка округлила глаза.
— Я — Роза, это Питер, а это Томас. И нам велели сказать вам, что у нас нет никаких ключей.
Сент поджал губы. Эвелина прислала к нему младенцев, очевидно, считая, что их-то он вряд ли обидит.
— И вы не принесли мне стул.
— Мисс Эви сказала, что сначала вы должны доказать свою чистость.
— Честность, ты имеешь в виду? — поправил он.
— Не знаю, потому что мне всего семь лет. Теперь вы собираетесь нам почитать?
Старший из двух мальчиков, Питер, кинул ему книгу сказок. Очевидно, Эвелина наказала им не подходить слишком близко, потому что все трое плюхнулись в грязь в дальнем углу возле двери.
Сент поднял книгу и открыл ее.
— Мисс Эви сказала, почему предполагается, что я буду вам читать?
— Тогда вы сможете получить стул, — ответил Томас.
— И таким образом вы сможете полюбить нас, — добавил Питер.
— Таким образом я полюблю вас? — повторил Сент.
Это имело смысл. Она пыталась убедить его не разрушать приют, познакомив с сиротами. Она хотела смягчить его сердце. Остается только пожалеть, что оно у него отсутствует.
— Ну что, начнем?
Для него было странно и необычно заниматься с детьми, но он вынужден был признать, что читать ими показывать картинки приятнее, чем оставаться в камере одному. Детская компания все-таки лучше, чем никакой.
— Ну разве не мило? — раздался голос Эвелины из-за двери. — Лорд Сент-Обин оказался хорошим рассказчиком?
Роза кивнула:
— Он умеет сделать страшные места еще страшнее.
— Это меня совсем не удивляет. — Эви вошла в камеру. — Вам пора идти завтракать. Не забудьте войти с черного хода и пройти кругом, через спальни.
— Мы помним. И мы никому не должны говорить про него.
— Правильно.
Дети быстро выбежали в дверь.
— Превосходно, — заметил Сент. — Учишь их с детства быть преступниками. Меньше хлопот в дальнейшем, полагаю.
— Я только попросила их хранить секрет ради благополучия всех здешних детей.
Сент закрыл книгу и положил рядом.
— Ты только оттягиваешь неизбежное. Ты могла бы убить меня, Эвелина Мария?
Она судорожно сглотнула.
— Я не собираюсь причинять вам вред. Ни в коем случае.
Это в самом деле удивило его.
— Тогда этот приют превратится в один из парков принца-регента.
— Нет, если вы измените ваши намерения.
— Я не изменю их. Кто еще должен прийти заниматься со мной?
— Только один человек. Я. — Эви оглянулась через плечо. — Но сначала я обещала вам стул.
« Она отошла в сторону, и Рэндалл с Мэтью втащили в камеру тяжелый мягкий стул, позаимствованный, очевидно, из зала заседаний совета попечителей. С опаской наблюдая за Сент-Обином, они подтащили стул к самой границе его досягаемости.
— Достаточно. Подтолкни его вперед, и лорд сможет взять его сам.
— Ладно, ладно, капитан, — сказал Мэтью, ухмыляясь, и пнул ногой спинку стула.
Эвелина предпочла бы, чтобы они не слишком веселились, особенно перед Сент-Обином. Однако выражение лица маркиза не изменилось. Он не сводил глаз с обоих мальчиков, пока они не скрылись за дверью.
— Один из членов попечительского совета предостерегал меня, что при моем попустительстве это место может превратиться в воровской притон, — сказал он. — Кажется, тебе удалось опередить меня в этом.
— Я не считаю действия, совершенные в целях самосохранения, воровством, — возразила она. — И кроме того, стул — собственность приюта. Мы лишь перенесли его в другое место.
Поднявшись, он тяжело вздохнул.
— Моя задница слишком устала, чтобы, попусту тратить время в бесплодных спорах о значении слов.
Без всяких видимых усилий он поднял стул и отнес его в свой угол.
Сент выглядел усталым, растрепанным и отчаянно нуждался в бритье. Его нарядная одежда была испачкана грязью, на щеке следы крови. Как ни странно, хоть Эви всегда находила его привлекательным, теперь он нравился ей еще больше. Внешний лоск исчез, но сам человек остался таким же, как и всегда.
— Стараешься придумать новую пытку для меня? — спросил он, опускаясь на стул и вздыхая с таким облегчением, которое просто невозможно было принять за притворство.
— Вам нужно побриться, — сказала Эви и почувствовала, как у нее запылали щеки.
— Ну что ж, все, что имеется в моем распоряжении, — это цепочка для часов. Но она не очень острая.
— Я посмотрю, что тут можно сделать. — Эвелина села на небольшую скамейку. — Думаю, пришло время объяснить вам мою позицию.
Он откинулся назад, закрыв глаза.
— Я думал, ты уже сделала это. Я здесь потому, что оказался преградой между тобой и твоей единственной возможностью что-то изменить в этом мире.
I — Роза попала сюда в двухлетнем возрасте, вы знаете, а Мэтью и Молли — когда им было по три с половиной. Это их дом.
— Они могут точно так же обрести дом в другом приюте. Таком, где я не вхожу в совет попечителей. Ты сможешь даже добровольно работать там и спасать мир с Кингс-Кросс-роуд. Или откуда-нибудь еще.
г — Дело совсем не в этом. Они обрели здесь братьев и сестер, а вы хотите разлучить их, потому что забота о приюте вас не устраивает.
Зеленые глаза раскрылись и пристально уставились на нее.
— «Не устраивает» — даже близко не подходит к этому, Эвелина. Моя мать и ее маленькие беспризорники. Это было смехотворно! Она не сомневалась, что они наградят ее какой-нибудь ужасной болезнью. Ее способ показать свою храбрость и убежденность состоял в том, чтобы раз в месяц выстроить их в шеренгу для проверки.
— Вы говорили мне это.
Он кивнул.
— А потом, когда она подхватила корь, то обвинила во всем это отродье. И тем не менее по ее завещанию присматривать за сиротским приютом «Заря надежды» должен был я. У нее не было времени изменить его. — Сент разразился коротким безрадостным смехом. — Любимчики в конце концов убили ее, и вот теперь она навязала их мне.
Неприязнь Сент-Обина к приюту была гораздо более глубокой, чем она себе представляла. Эвелина довольно долго смотрела на него.
— Они не отродье и нелюбимчики, Сент. Они просто дети, и о них некому позаботиться.
Сент, звякнув цепью, скрестил ноги и снова закрыл глаза.
— У них есть ты, Эвелина. Только ты слишком стыдишься рассказать кому-нибудь еще, что ты здесь делаешь, разве не так?
— Я не стыжусь. Просто это… не соответствует представлениям моего брата о моих обязанностях, и поэтому мне пришлось держать все это в секрете. Вот и все.
— Ты когда-нибудь спрашивала себя, что, к дьяволу, хорошего в том, чтобы учить их танцевать или писать, Эвелина? — продолжал он. — Как только им исполнится восемнадцать, они покинут приют, и я пока не вижу никакой практической пользы от твоего обучения. Разве что они станут танцевать в каком-нибудь публичном доме и ждать, что им швырнут пенни в уплату за возможность задрать им юбки.
Эвелина стиснула руки, стараясь не дать ему заметить, как сильно ее расстроили его слова.
— Танцы и чтение — это только средства для достижения определенной цели, милорд, — твердо сказала она. — Я здесь, чтобы дать им немного доброты, чтобы показать им, что мир населен не только такими бессердечными, самовлюбленными и высокомерными людьми, как вы.
— Это только смелые слова, пока я прикован цепью к стене, дорогая, — проговорил он, сверкая глазами из-под полуопущенных ресниц. — Может быть, ты и ко мне проявишь хоть чуточку доброты и принесешь мне что-нибудь поесть?
— Дети что-нибудь принесут вам, когда придут днем на урок по изучению гласных звуков.