— Как же не батюшка, батюшка и есть, — отзывалась Фрося. — Чистый человек, аж в глазах светло. Хорошо мне с вами, покойно.
— Знаю, о чем ты думаешь, Фрося, — говорил отец Михаил. — Вот бы с этим святым человеком сотворить ребеночка. Ангелочка. Который бы потом верой-правдой служил людям и в служении своём высоко вознесся. Глядишь, Господь и простит мой блуд. Так, Фрося?
— Так.
— Не простит, голубушка. Грех свой нужно изживать самой, а не успеешь в этой жизни изжить, он тебя в следующем воплощении стократ придавит. И ангелочку твоему от груза оного изрядно достанется. Вот так, девочка. Натворишь сызмальства глупостей, а потом до гробовой доски расхлебываешь. Но чу, Серопузо явился.
И посмотрел сквозь оконное стекло в непроглядный мрак, прямо в глаза иудушке Серопузо.
Стукач отшатнулся, точно его ударили, и приглушенно сказал:
— Давай, ребята, вяжи его…
Фрося услышала, как в сенцах зашлепали босые ноги, много ног, как кто-то кашлянул, кто-то пробормотал матерное, и, похолодев, отрешенно подумала: «Пришли, окаянные».
Дверь распахнулась, и в комнату ввалилось сразу человек двадцать. Серопузо благоразумно остался снаружи, наблюдая через оконце.
— Что надобно? — спросил отец Михаил, подняв голову.
Спросил вроде бы тихо, но чистый его голос перекрыл шум, издаваемый многочисленной братвой. И было в его голосе что-то такое, от чего гопники завяли, затоптались на месте, готовые повернуть назад.
Фрося посмотрела на странника. Тот был спокоен, губы тронула легкая улыбка, но в глазах тускло поблескивал свинец. Недобрые у него были глаза, неприветливые.
— Вяжи его, — крикнул в окно Серопузо. — В глаза не смотреть.
От волнения он сорвался на визг, но его услышали. Кто-то из гопников сдернул с гвоздя брезентовый плащ, накинул на странника. Навалились сразу четверо и вдруг разлетелись в разные стороны.
Отец Михаил начал вставать, однако гопники, опамятовавшись, не дали этого сделать. Подмяли, образовав на нем муравейник, отлупцевали до потери сознания (хватило трех секунд — каждый гопник сунул пару раз жилистым кулаком, в итоге получился град бешеных ударов), потом связали бесчувственного по рукам и ногам.
Фрося рванулась на помощь, но подойти не дали. Сзади обхватили грубые руки, и кто-то похотливо прогундосил в ухо: «Побалуемся, крошка?» Она изловчилась, треснула кулачком по причинному месту. Гопник взревел, развернул красотку и ударом в челюсть послал в нокаут…
Задержанных отнесли в калачевский офис, ключ от которого имелся у Серопузо, и заперли в одиночной камере. Да, да, в современном офисе современного отделения службы безопасности имелся подвал, а в нем, как в старые добрые времена, ряд камер — три общих и две одиночных.
Слава Богу, Фросю не связали, и она, очнувшись, освободила от тугих пут страдающего отца Михаила, который о своих страданиях не проронил ни слова. Считал, что сам виноват, ибо не потрудился даже встать. Думал одолеть бандитов одной силой духа. Ан нет, не вышло, таких надобно кулаками и астральными блоками, но лучше палкой, палкой. Толстой и суковатой.
Глава 21. Хитрое заклинание
Газовый магнат Б. был мал ростом, толст и имел непропорционально большую голову, отчего был похож на лилипута. Но лилипутом он не был, просто угораздило от нормальных родителей родиться маленьким. Уж каких витаминов и гормонов не жрал в детстве — не рос ни в какую.
Физический недостаток отразился на характере — с возрастом Б. стал груб и циничен. Как всякая мелочь пузатая, Б. был властолюбив, а так как мозгами Бог не обидел, то он мигом нашел незанятую нишу в газовой промышленности и, проявляя рвение и усердие, пошел себе в гору. Шел, разумеется, по костям, истово работая локтями.
В сорок возглавил интернациональную газовую компанию, объединяющую ряд фирм в развитых странах, отсасывающих газ из недоразвитых регионов, и тут уже, став миллиардером, быстро охамел.
Хамство, между прочим, давало в жизни ряд преимуществ: 1. Хам в отличие от нехама никогда не сробеет перед: большой аудиторией; крупной шишкой, в том числе и президентом; более умным, чем он; телевизионной камерой; 2. Хам всегда начинает хамить первым, чем напрочь затыкает фонтан противника; 3. Хамство ему всегда прощается, так как все знают, что он хам, и когда обращаются к нему, то всегда учитывают, что имеют дело с хамом; 4. Хамство начальника воспитывает в подчиненных чувство ужаса и почитания, можно даже сказать раболепия. Ну и так далее в том же духе.
Но вернемся к нашему рассказу. В описываемый период магнату Б. было уже пятьдесят, и он имел в мошне чуть менее 11 миллиардов долларов. Спрашивается, зачем при таких деньжищах работать? И тут же отвечается: а как тогда быть с руководящим моментом? Он ведь уже в потроха въелся, этот момент, без него уже никак. Прислугой командовать, котом Мурзиком? Этого мало. Армию нанимать, чтоб гонять солдаперов в хвост и гриву? Это не то, это как над тараканами с тапком изгаляться. Тут даже хамить неинтересно. Другое дело, когда перед тобой какой-нибудь матерый чинодрал, который тебе ни с какого боку не подчинен, и ты ему этак свысока хлесть по одной щеке, по другой — хлесть. Кр-расота.
Так вот, когда перед тыквоголовым Б. возникло на столе письмо, он и бровью не повел. Хотя, конечно же, отметил аномальность этого появления.
И на голос, посоветовавший внимательно изучить послание, не обратил должного внимания, только поколупал пальцем в волосатом ухе.
Рядом досадливо крякнули, плотный желтый конверт сам собой раскрылся, из него выдернулся сложенный вдвое лист бумаги и, распахнувшись, с треском припечатался на столешнице прямо под носом газового магната.
— Пошло вон, — проскрипел магнат, небрежно смахнув письмо на пол, и снял телефонную трубку, дабы вызвать секретаршу.
Кто-то невидимый бухнул по рычагам с такой силой, что телефон дал трещину.
— Ах, так? — возмутился толстосум. — Моё имущество портить?
И швырнул в пространство перед собою увесистый баллон с минералкой, к которому периодически прикладывался по случаю жары. Он был мало того, что хам, но еще и изрядный скопидом — пил самую дешевую минералку из пластиковой бутылки. Мог бы, конечно, еще больше ужаться — до воды из-под крана, но это уже было слишком, из-под крана запросто можно было подхватить заразу.
Баллон, не долетев до стены, смачно впечатался во что-то, после чего, потеряв инерцию, плюхнулся на пол. Кто-то взвыл, вслед за чем с чувством сказал:
— Ну, гад! А вот за это точно по шее.
В полутора метрах от стола проявился разозленный гном. Маленькие его глазки метали молнии из-под клочкастых бровей, бороденка воинственно сбита набок. Он был одет, как маляр: клетчатая рубаха, потертый комбинезон из джинсовки, на затылке треуголка, свернутая из газеты.
— Уцуйка! — предупреждающе сказал еще кто-то, недоступный взору, но гнома уже было не остановить.
С криком «Ура-а» он ринулся на обидчика, которого, похоже, ненавидел до глубины души.