— Вилли, — говорил он Вильгельму Завоевателю. — Вот ты всех под себя подмял. Так?
— Ну, — отвечал Завоеватель.
— А им по фигу.
— И что?
— Так, значит, ты их не подмял.
— А мне по барабану.
— Но ты же за них за всех отвечаешь?
— Ага.
— Тебе их поить-кормить надо?
— Ну.
— Фабрики для них строить, чтоб потом налогами обложить. Жилища, чтоб за свет драть. Станки покупать, чтоб создавали прибавочную стоимость. А, Вилли?
— Чего, гад, пристал? — спрашивал Завоеватель.
— Так, выходит, это не ты их, а они тебя подмяли, — говорил Цеткин. — А значит, никакой ты не Завоеватель. Ты простой клоп-эксплуататор, кровососущее.
— Сам дурак глупый, — обидевшись, отвечал Завоеватель и замыкался в себе. Но ненадолго, ибо мир был полон радужных перспектив.
Фройт всё время молчал, и это даже чудикам казалось странным. Они щекотали его, сверлили зубочистками — бестолку. Но немым он не был. Когда уж больно донимали, мог сказать «Отвали». Мог отвесить по уху, и рука у него при этом была тяжеленная. Отвешивал по накоплению, так как Еллешт вёл счет обидам. Нанес, скажем, десять обид — получай по уху, чтобы впредь было неповадно.
Так и отвадил.
Первым Еллешта обнаружил Вильгельм Завоеватель. Случилось это во время обеда.
Перед этим Завоеватель рассматривал одну из радужных панорам, полную диковинных строений, зарослей гигантского папоротника и струящихся существ о трех ногах и двух головах. Потом он мигнул и увидел в сидящем напротив Фройте крохотного человечка. Человечек с невероятной скоростью сновал по гортани Фройта, по пищеводу, дергал мышцы, и в такт ему Фройт жевал котлету и глотал прожеванные куски. Человечек знай себе уворачивался, чтобы не угодило по башке, и работал, работал, не покладая рук.
Завоеватель, который и сам жевал, замер, похлопал глазами, потом сказал невнятно, сквозь еду:
— Здорово, приятель. Чего это ты там делаешь?
Фройт не отреагировал, Еллешт тем более.
— Что, Вилли, дружбана увидел? — спросил Цеткин, сидевший рядом с Фройтом. — Не говори никому, а то укол в попу схлопочешь. Будешь дрыхнуть вместо ужина после укола-то, радость невеликая.
— Ладно, — испугавшись, ответил Завоеватель. Уж чего-чего, а поесть он любил.
— Но мне сказать можешь, — разрешил Цеткин. — Шепни на ушко, чего ты там увидел, Вилли, дружочек.
Он обошел стол, нагнулся к Завоевателю, и тот ему прошептал:
— В Дристунчике живет фитюлька.
Цеткин вгляделся в Фройта и, о чудо, увидел снующего Еллешта.
— А я тебя вижу, — сказал Цеткин. — Ты кто — микроб? Отвечай живо, а то накормим Фройта пургеном, он тебя в два счета выставит.
Еллешт завертел головой, понял, что обращаются к нему и ответил:
— Без меня Фройт помрет. А со мной станет шибко умный.
Голосок у него был тоньше комариного писка, но Цеткин с Завоевателем прекрасно услышали, поскольку были настроены на то, чтобы услышать.
Глава 5. Тест на разумность
Надо отдать должное Цеткину и Завоевателю, о фитюльке они никому не проболтались. Только Шекспиру, потому что тот сосед Цеткина по палате, а Завоевателя — по столу.
Уж и непонятно, откуда вдруг про фитюльку на следующий день знал весь дурдом, ведь Шекспир поделился тайной только со Стивеном Кингом, как с коллегой по перу, а тот шепнул об этом всего лишь миляге Дракуле, с которым был на короткой ноге.
В другом обществе после такого известия Фройта стали бы сторониться — кто его знает, этого идиота, что за живность в нем завелась. Известно же, какая живность заводится в брюхе — глисты, аскариды да цепни. Нет уж, нет уж, от такого надо держаться подальше.
Чудики были другими. Они видели, что во Фройте живет не глист-паразит, а трудяга человечек, и старались этому человечку всячески помочь.
Водили Фройта под локотки, кормили с ложечки, небритый Сатир вызвался даже пережевывать фройтовскую пищу, но его шуганули. Этому только дай.
Помощь эта была Еллешту как нельзя более кстати, у него появилось свободное время, когда он мог поработать над собой. В результате он начал прибавлять в росте и весе и понемногу заполнять объем фройтовского тела.
Тут следует пояснить, что живущий во Фройте Еллешт был на 90 % энергетическим созданием и лишь на 10 % — плотским, и что росла энергетика, а не плоть. Ну это так, для порядка, чтобы никто не подумал, что в человеке произрастал другой человек. Это вообще была бы чушь несусветная.
Через неделю Фройт перестал спонтанно испражняться, а еще через неделю заговорил. Да так складно заговорил, в кон, что чудики диву дались. И сам он разительно изменился. Взгляд стал проницательный, острый, движения плавные, размеренные.
Санитарки немедленно доложили Главному: выздоровел, стало быть, Дристунчик-то, перестал гадиться и вообще косит под умного. Хоть стой, хоть падай.
Главный, мистер Лупо, пригласил еще двух спецов по психосдвигу и велел доставить Дристунчика в спецкабинет.
Три гориллоподобных санитара приволокли Фройта, сами встали поблизости, чтобы, значит, в случае чего, ежели озвереет и накинется на Главного, кулачищем по кумполу — хрясь, и в отруб.
— Хлеб, чеснок, носки, — сказал мистер Лупо, наблюдая за реакцией Фройта. — Что лишнее?
— Хлеб, — сказал Фройт.
— Почему?
— Не воняет.
— Взять между и промеж, — сказал мистер Лупо. — В чем разница?
— Смотря где, — ответил Фройт.
Экзаменаторы переглянулись, потом один из спецов спросил:
— Тебе, дружочек, кошмары не снятся?
— Не снятся, — ответил Фройт.
— А раньше? — спросил другой спец.
— Тоже, — ответил Фройт.
— Зачем же тогда белье пачкал? — строго осведомился мистер Лупо. — Из вредности?
— Дурак был.
— Уверен, что был дурак? — сказал мистер Лупо. — Точно уверен?
— На сто процентов.
— Что бы ты сделал с голой женщиной? — спросил первый спец.
— Известно что, — ответил Фройт. — Что и все делают.
— А что все делают? Расскажи нам поподробнее, — попросил второй спец.
— Если это труп — вызвал бы полицию, — ответил Фройт. — Если это в бане, извинился бы, что спутал отделение. А если это не труп и не в бане, то, обоюдно согласяся, отдался бы зову плоти.
— Ишь, стручок, — сказал мистер Лупо с одобрением. — Всё правильно. Я думаю, коллеги, что умному косить под дурака много легче, чем дураку под умного. Конечно, житьё здесь, в дурдоме, халявное, но человек нормальный жить здесь добровольно не будет. Останешься, Карл, или уйдешь?
— Уйду.
— Что, коллеги, выписываем? — сказал мистер Лупо…
Через полчаса Карл Фройт покинул стены веселой обители.
Глава 6. Джим Зунгалла
От шоссе пришлось идти лесом. Ни тропинки, ни дорожки, хорошо — лесники следят за порядком, подчищают лес, а то ноги сломаешь.
Труп лежал на спине, вытянувшись в струнку. Внушительный, надо сказать, труп, не маленький. Лежалый, с запахом. Нашли его дети. Нашли, испугались и двое суток молчали, как партизаны, отсюда и запах. Потом кто-то из них не выдержал, проболтался.
Джим Зунгалла обошел труп, удостоверился, что смерть наверняка наступила от удара затылком о булыжник, отошел в сторону и сказал:
— Давайте, ребята.
Сначала фотограф Плац пощелкал своей «Минолтой», затем к делу приступил опытный Ковалек, который безошибочно находил мельчайшие вещдоки. Этого запах ничуть не смущал, его нос постоянно находился в дюйме от смердящей плоти. Еще двое полисменов начали описывать вокруг тела концентрические круги.
Нет, всё бестолку, никаких следов.
Тощий Ян Ковалек хлопотал вокруг трупа. Снял золотой галстучный зажим, чтобы другие не сняли, определил в сумку. Вытащил из кармана отутюженных брюк водительские права, прочитал вслух: «Питер Донован Чейз», — сунул их в сумку же.
Зунгалла, переминаясь с ноги на ногу, почувствовал вдруг, что наступил на какой-то плоский предмет. Так, так, так. Трава здесь была высокая, сразу всего и не углядишь. Он нагнулся, пальцы коснулись холодного металла. Зунгалла поднял пистолет, осмотрел и отдал Ковалеку, который тут же поместил его в пластиковый пакет, затем в сумку.