Выбрать главу

Шайзе.

Не могу сказать, что мне понравилось его предложение, но я прекрасно понимаю, где нахожусь и чем занимаюсь. И если Первородному потребовалось вмешаться, значит, грядут крупные неприятности.

Полностью развеяв воплощение, чтобы случайно не изувечить мальца, я закинул его через плечо и рванул к следующей клетке...

... где ситуация повторилась с точностью до последнего движения. Запертые здесь дети оказались полностью лишены эмоций.

Словно были не людьми, а куклами из кожи и плоти.

Быстрее!

— Твой рев под ухом не помогает!

Если не сбивает с цели. Все равно я уже успел захватить всех выживших и оставался последний — посаженый в отдельную камеру, что находилась в дальнем тоннеле. Оттуда так и веяло духовной силой. Первородной, грубой, неподвластной моему воплощению и оттого пугающей.

Несложно понять, почему именно заточенный там ребенок является целью Первородного. Они явно повязаны куда крепче, чем мы. И даже их связь с Альбертом, выстраиваемая практически месяц, не сможет сравниться с той, что Первородный установил с заточенным там ребенком...

...тело которого приковали к огромному алому кристаллу. Но если остальные «спасенные» предпочитали смотреть себе под ноги либо вовсе сидеть с закрытыми глазами, то этот не мог позволить себе подобной роскоши. И несмотря на огромные мешки и алую паутину кровеносных сосудов, практически полностью поглотившую белки его глаз, парень продолжал смотреть в темноту, до крови разгрызая собственные губы, дабы притупить желание спать слабой болью. Едва же он опускал веки, как на кандалах вспыхивали руны, приносящие с собой новый заряд бодрящей боли, отвечать на которую криком больше не было сил.

Приложи руку с моей меткой к кристаллу и не смей отрывать, пока на кандалах не потухнут руны. Слышишь меня? Ни за что не убирай руку от кристалла.

— Мог дважды не повторять...

Но, боюсь, не повтори он это дважды, и я действительно одернул бы руку. Ибо к боли готовился я, но досталась она мальцу. Его тело так и взвилось в кандалах. Стараясь освободиться от ненавистных оков, парень молотил руками по кристаллу и пытался орать. Но как из горла вырывался лишь хрип, так и со сбитых в кровь запястий стекала липкая, черная жижа. Ибо тело было не способно выдержать пробудившейся жажды свободы, но и умирать не желало.

Не могло возжелать. Ибо прислужники Первородного не могли допустить смерти сосуда их господина. И только травма становилась слишком серьезной, как сквозь боль и страдания из раны просачивалась черная слизь, отдающая себя без остатка, лишь бы исцелить повреждения...

Но вместо лечения, черная слизь тянулась к алому кристаллу, порождая в моем сознании море сомнений...

Я опустил детей на пол, чтобы случайно не задеть их и...

[Воплощение воли — Ненасытный Бегемот, десятая доля]

— Ублюдок!

Не смей убирать руку...

Но я даже не думал ему подчиняться. Не об этом мы договаривались. И даже если Первородный воспользуется последней печатью, я скорее умру, чем исполню приказ. Ибо вместе со слизью тело мальчика покидала душа...

[Воплощение воли — Ненасытный Бегемот, отложив десятую долю]

Он уже мертв. Клаус мертв. Осталась лишь оболочка, из которой насильно вытягивают мою силу. И если ты будешь тратить время на бесполезные попытки освободить его, то обречешь на смерть и остальных...

— Я шел сюда спасать детей! Шел за прощением! За искуплением! — все четыре когтистые лапы впились рунические кандалы. — Спасать... но уж точно не добивать.

Воплощение шипело, и даже сквозь его покров пробивалась нестерпимая боль. Но как руны вытягивали из меня силу, так и я медленно пожирал заточенную в них духовную силу. Разница была в одном — моя сила поглощалась в кристалл, их же напрямую питала воплощение. Вопрос лишь в том, кто первым сдастся.

Как же я устал вести дела с... со странниками, не способными отступиться от недостижимого, — приятный, бархатный голос сквозил усталостью и раздражением. — Одна потеря... неужели из-за одной потери ты снова готов лишиться всего?

— Не одна... не две... не три... я... я слишком часто терял друзей. И больше во мне не осталось сил смотреть на потери. Кончились они. Вышли все, оставив лишь пустоту и усталость. Потому я скорее умру, пытаясь спасти всех и каждого, чем снова испытаю эту чертову боль.

И разразившийся в моей голове утробный рев Первородного был наполнен отчаянием.

Это будет дорого тебе стоить, — черная слизь, что до этого стремилась проникнуть в кристалл, сменила свое направление. Приняв форму щупалец, она обвилась вокруг оков, помогая мне их разрушить. — Очень и очень дорого.

— Не станешь использовать право приказа?

Одного приказа здесь будет мало. Но если действительно хочешь спасти всех этих детей, то приготовься расплачиваться собственной жизнью, — и к жжению от рунических кандалов добавилась боль от метки, тьма которой все сильнее обволакивала руку. — Тебе придется поглотить духовную силу, копившуюся десятилетиями в этом кристалле. И, будем надеяться, она поможет тебе протянуть достаточно долго.

Первородный явно был недоволен сложившейся ситуацией. Каждое его слово так и сквозило раздражением. И тем не менее он продолжал действовать.

Тонкой ниточкой тьма от моей руки устремилась к кристаллу...

Кристаллу, что резонировал и гудел, отвечая на зов господина. Его алая структура, превосходящая по прочности камни и сталь, не могла противиться воле заточенной внутри духовной силы. И только черная нить соприкоснулась с кристаллом, как все мое естество словно пронзили сотнями игл. Но если тело продолжало чувствовать боль, то сознание не выдерживало свалившейся нагрузки и медленно затухало.

— Зачем? Разве мы не пришли к согласию...

Пришли. И ради его исполнения тебе придется взять на себя бремя моего Аспекта. Иначе никто из присутствующих не дотянет до прибытия черного плана... который явно задерживается...

Ненавижу странников.

Его последние слова еще долго раздавалось нескончаемым эхом во тьме...

Тьме, принявшей меня и не желающие выпускать на свободу...

Глава 39 Эпилог 3

-Господин Эдгар, готовясь к худшему-

Посреди роскошной палатки нас было четверо — я и мои верные командиры. Каждый из них заслужил свое положение. Кто силой, а кто жестокостью и способностью удержать контроль на вверенной территории. Ибо в нашем обществе вес имеют лишь те слова, за которыми стоит сила.

— Докладывайте, как происходит подготовка к обороне, — не переставая массировать раскалывающиеся от боли виски.

Перед ними нет нужды удерживать миловидную маску. Слишком давно знакомы и слишком многие передряги успели пройти. И, хоть я считал эту сходку простой формальностью, игнорировать ее было нельзя.

Каждый житель серого квартала слышал, как разорвало один из хребтов близ шахтерского городка, а после мог наблюдать за одним из четырех легионов, покидающим крепостные стены...

Тут уже даже идиоту станет ясно — пахнет жареным. И в попытках спасти собственные шкуры, нажиться или попросту «отметить» свой последний день, эти самые идиоты могут наворотить таких делов, что мне и за год расхлебать не удастся.

Потому единственный возможный вариант выживания — контроль, подчинение всего квартала силой авторитета и силой физической.

— Сердце квартала, — рослый, с сединой в бороде мужик, Минг, приподнял на меня взгляд, чтобы сиплым голосом начать доклад, — палатки разобрали на баррикады; калек и мелочь согнали в резервацию, где за ними присмотрят и проконтролируют, чтоб без глупостей; самым жилистым выдали заточенные палки и поставили их в первую линию на баррикады, позади стоят уже наши люди с нормальными режиками, чтоб никто даже не думал о бегстве. Никаких проблем.