Ничто не влекло Эстерхази больше, чем перечитать весь том прямо здесь. Однако, он искал определённое упоминание и случайно обнаружил его в Введении. Феникс, птица юга, вырывает сердце у могучего восточного зверя. Этому зверю вручи свои крылья, словно зверю юга, и тогда они делаются друг от друга неотличимы. Ибо зверю востока определено сбросить свою львиную шкуру и утерять крылья. И тогда они вместе ныряют в великое бурное море, глаголемое океан, и выходят оттуда во всей красе[1]…
Что же, невразумительности, обычные невразумительности, вроде всего этого, ничуть не затмевали предположение, которое он выстроил о Фей-рыси юга. Учитывая, что Юнга, разумеется, никогда в жизни не слыхал о Василии Валентине. Или о любом из его дел.
Или о его Делании.
Поддавшись внезапному порыву, Эстерхази осторожно взял книгу и мягко-мягко потряс её, поскольку она хоть и выглядела крепкой, всё-таки была весьма древней. Из последних страниц выпал бумажный листок и, хотя доктор поспешно положил книгу, он почти ускользнул от него. Почти. Это была половинка бланка заявки на книгу, аккуратно разорванного надвое; и, когда он поднял её, на обращённой к нему стороне Эстерхази увидел выведенные аккуратным школьным почерком слова: Ora Lege Lege Lege Relege Labora et Invienes.
Молись, Читай, Читай, Читай и Перечитывай; Трудись и Ты Отыщешь.
Он задумчиво перевернул листок. От первоначальной заявки остались лишь слова:
авт. К.-Хейндрик
Ежегодный Справочник Верноподданных Жителей Имперской Столицы, Законно Зарегистрированных, и т. д., безусловно, был актуален… когда-то. Однако, мастер Каррол-Хейндрик Мумо не переезжал со времени последнего издания. Поэтому его имя знала привратница в некогда приличном жилом доме.
— Да, мастер живёт здесь, но у него есть мастерская в старой Испанской Пекарне, где сейчас он и находится, думаю. Благодарствую, сударь.
Был некогда Император, который женился на кастильской инфанте. Это было давным-давно. И это было долгим-долгим, словно какая-нибудь farduelos или другая испанская выпечка, вышедшая из печей Испанской Пекарни. Если бы Эстерхази не знал, что должны были значить эти буквы, сомнительно, что он смог бы их разобрать. Окна были завешенными и пыльными, и пыль настолько обильно покрывала парадную дверь, что вряд ли кто-то пользовался ей уже много десятилетий. Однако всегда бывает обходной путь. Туда он и направился, и там, обнаружив дверь в выцветшей красно-бурой кирпичной стене, постучался.
Дверь отворилась весьма скоро.
— Мой дорогой мастер Мумо, — мягко сказал Эстерхази, — Вы же знаете, что не должны больше делать золото. Вам на самом деле не следует. Это запрещено законом.
— Меня отправят на каторгу? — прошептал человек.
— Я прослежу, чтобы этого не произошло, — сказал Эстерхази. Он никогда не давал обещаний, не собираясь их выполнять.
— Я всё равно собирался прекращать, — сказал человек. Он вёл себя, словно школьник, пойманный за поджариванием яблок на бунзеновской горелке. Мгновение он постоял в нерешительности. Затем сказал, — Не хотите ли зайти…? Хотите? Правда? Пожалуйста, прошу!
Там было всё, чего можно было ожидать: печь, тигель, атанор, аламбик, пеликан. Всё это было там. И там была ещё одна вещь, которую Эстерхази не распознал. Он отвернулся, заставляя себя забыть самые её очертания. — Этот… элемент оборудования, — произнёс он, указав рукой. — Вон тот. Сломайте его немедленно.
Человек шумно выдохнул, щёлкнул языком, вздохнул. Наконец раздался грохот. — Ох, ладно. Я же сказал, что не буду этого больше делать, не так ли? Ну, я это и имел в виду. Значит, он мне не понадобится.
1
Цитата из "Последней воли и завещания" Василия Валентина — легендарного бенедиктинского монаха-алхимика, якобы жившего в XV веке. Перевод В. К.