Возвращаясь обратно на своем «лендровере», который дожидался их на берегу, Катюша не упустила случая крикнуть в открытое окно копошившемуся в густой траве «крестьянину»:
– Бог в помощь! Вы что там, клад нашли?
Ряженый «крестьянин» злобно посмотрел на нее, неумело вырвал из земли клочок травы, потерял равновесие и от неожиданности с размаху сел на землю. Из машины раздался дружный хохот.
Вечером довольный Воронов лично уселся возле специально привезенного из Москвы оборудования. Медленно крутились бобины огромных магнитофонов, шуршала проволока. Он допустил к прослушиванию только председателя КГБ. Они ждали откровений.
Магнитофонов было целых два – дорогое и редкое оборудование, которое Москва не пожалела для крамольного, впавшего в немилость города.
Пишущая проволока все шуршала и шуршала, не донося ни единого звука. Видимо, обитатели дачи были в саду. Потом женский голос весело сообщил, что все устали и неплохо было бы поспать. С этим согласилось еще несколько голосов, потом мужской голос – явно Бахметьева – сообщил, в каком месте у него синяк от мяча и какие последствия в интимной жизни ему могут от этого грозить. Председатель КГБ сконфузился и покраснел. Воронов перестал клевать носом. Тишина, которая наступила после этого, разнообразилась храпом. От скуки Воронов пытался определить, кто его издает, и преуспел в этом, сделав вывод, что-либо Кирюшин, либо Бахметьев.
В шесть вечера все стали потихоньку просыпаться. Военные схватили карандаши и оживились.
– Мясо уже замариновалось! – сообщила Марина.
– Сережа! – крикнула Катюша. – Неси кастрюлю в сад. И разжигайте там с Григорием Ивановичем мангал.
– Шифровка? – с энтузиазмом предположил председатель КГБ.
Воронов вздохнул и предложил дежурить по очереди.
Через сутки он заскучал. Ему надоело выслушивать кулинарные рецепты, обсуждения результатов рыбалки и игры в теннис. Однако через четыре дня, когда он совсем потерял надежду и с некоторой тревогой думал о том, что он будет докладывать московскому руководству, он был вознагражден.
Он рассеяно прослушивал рассуждения Маргариты Николаевны о том, как летний отдых способствует хорошей работе в течение учебного года, как вдруг с другого магнитофона, который писал с микрофона в Бахметьевском кабинете, явственно послышался голос Бахметьева.
– Слушаю, товарищ генерал!
Воронов встрепенулся. Бахметьев говорил негромко, но, видимо, он находился у самого микрофона, поэтому слышимость была отличная.
– Подрывная группа полностью ликвидирована, – между тем докладывал Бахметьев. – Настроение населения нормальное. Да, думаю, город уже вернулся к нормальной жизни.
Потом наступила пауза, в течение которой Воронов мог вытереть вспотевший лоб и полностью переварить услышанное. Как подрывная группа ликвидирована? Без его, Воронова, личного активного участия? Между тем Бахметьев заговорил снова, и Воронов обратился в слух.
– Нет, боюсь, не все в порядке, – докладывал Бахметьев кому-то таинственному и, видимо, очень могущественному. – Тут полковник Воронов из ГРУ развил ненужную активность. Как бы он тут не наломал дров. Население беспокоится. Простите, не слышу? Да, ввел комендантский час. Не справился с ситуацией, все делает слишком явно. Посты на дорогах выставил… Не справляется…
Потом голос Бахметьева напрягся, будто ему только что сказали что-то важное.
– Сейчас ликвидировать? А может, дать ему шанс? Скажем, два дня? Все-таки старается человек, хоть и ограничен. Что? Дать сутки? Если сообразит вывести войска? Слушаюсь. Мне ликвидировать лично? Ах, для этого есть специальные люди? Слушаюсь. Но прошу вас дать ему не один, а хотя бы два дня. Вдруг вникнет в ситуацию. Слушаюсь. Служу Советскому Союзу!
И Бахметьев умолк.
Воронов тихо выключил магнитофон. Потом снова включил и стер запись. И пошел будить председателя КГБ, радуясь, что именно он дежурил в этот момент у магнитофона.
А Сергей свернул в трубочку бумажку с сочиненным Барсовым диалогом, надеясь, что он сыграл достоверно, положил ее в карман и усмехнулся.