Сергей посмотрел на стены. Они были отмыты, и его оттеснили в другую комнату, чтобы он не путался под ногами. Полиэтилен был уже
снят – его оценили как вещь необычайно практичную, но непрочную. Женщины домывали пол.
– Ну вот, – удовлетворенно сказала Серафима Петровна. – Завтра можно будет красить.
– Я хотел обои, – заметил Сергей.
– Где же вы их у нас достанете? – удивился Николай Васильевич. – За ними в Москву ехать надо.
– Да я привез уже, – сказал Сергей. – Багаж пришел.
– Так быстро? – хором удивились гости.
– А… я его еще два месяца назад отправил, – нашелся Сергей, надеясь, что его не спросят, откуда он тогда знал, что его здесь возьмут на работу.
Их пластмассовые ведра забраковали, сказав, что толстые ручки не наденутся на коромысло. Поэтому вместе с коромыслом принесли шесть железных ведер, и он помчался за водой, с негодованием обнаружив, что Андрей исчез. Впрочем, когда он возвращался, Андрей с коромыслом уже бежал ему навстречу.
– Они тут так командуют парадом, что только держись, – прокричал он на бегу.
Дома Сергей обнаружил, что все шестеро соседей сгрудились вокруг мужа Серафимы Петровны, издававшего восхищенные возгласы, и что-то увлеченно рассматривали. Это был принесенный Андреем пылесос, который мог работать в горячем режиме и моментально высушить стену.
– До чего красиво сделано! – восхищалась Маргарита Николаевна.
– Красненький, – соглашалась Мария Ивановна, сморщив курносый веснушчатый нос.
– Уж очень легкий, – сомневался Николай Васильевич. – Ненадежная вещь. Самому легче дуть – что он тут высушит, крохотный такой.
Андрей вернулся с тремя ведрами воды, Маргарита Николаевна сняла с плиты на печке кастрюлю с горячей водой, и все по очереди принялись отмываться на кухне. Андрей тем временем включил пылесос и направил струю горячего воздуха на стену. Пылесос взревел, как самолет на взлете, посеяв переполох среди гостей.
– Ох, – воскликнула Серафима Петровна, хватаясь за сердце. – Я уже думала – воздушная тревога опять.
– Эта фитюлька так гудит? – удивился Григорий Иванович.
– Не подставляйте руку, – прокричал Сергей. – Обожжетесь.
Но муж Серафимы Петровны, имя которого так и не удалось пока выяснить, уже дул на руку. Свалившиеся с лысины длинные пряди свисли до самых плеч.
– Ничего себе дует, – приговаривал он озадаченно. – Это как же – такой маленький, а так дует.
– Климушка, – ласково окликнула его Серафима Петровна. – Весь твой «золотой заем» растрепался.
Сергей удивленно воззрился на Андрея. Тот прошипел ему в ухо:
– Облигации раньше были такие. Государственные. «Золотой заем» назывались. Обязательные.
Сергей похлопал глазами. Лучше надо было историю учить, в очередной раз сокрушенно подумал он.
Потом все по очереди подставляли руку, трясли и дули на нее и восхищались советской техникой. Сергей счел пока за благо промолчать, что пылесос – японский.
Мария Ивановна тем временем развернула кусок обоев.
– Ой, – восхищенно воскликнула она, – какие плотные. Ах, золотистые! Ах, блестят!
Все застыли перед обоями, как перед картиной. Мужчин красота рисунка мало трогала.
– Не будут держаться, – говорил один.
– Слишком тяжелые, – согласно кивал другой.
Потом все недоверчиво рассматривали коробочки с клеем, говоря, что лучше и надежнее самим сварить клейстер. Андрей на глазах у всех залил клей теплой водой в ведре, и все отправились к Хворовым ужинать.
– Ну, не знаю, как насчет возбуждения их зависти к нам, – шепнул Сергей Андрею, – но я им уже весь иззавидовался.
Андрей, который, к негодованию соседей, сделал было неудачную попытку удрать обратно в двадцать первый век на полчасика, молча смотрел на стол, щеголявший вышитыми салфеточками, милыми домашними мисочками и вазочками. Стол уютно освещался розовым абажуром с бахромой. В середине красовался зажаренный целиком молочный поросенок с веточкой герани в зубах (за неимением укропа в январе). Вокруг него на тарелочках красовались пироги, вазочки с соленьями и блюдо вареной картошки. Все это великолепие издавало невероятный аромат.
– Чем это пахнет? – удивлялся Сергей. – Вроде бы не специями.
– Ты, наверное, удивишься, – прошипел в ответ Андрей, – но пироги пахнут пирогами, а жареный поросенок – жареным поросенком.
– А я думал, специями. Гуля говорила, что без специй невозможно готовить.
– Ха! Твоя Гуля! – язвительно сказал Андрей, глядя, как хозяйка кладет ему в тарелку кусок поросенка.
К еде Андрей всю жизнь относился как к досадной помехе, отвлекающей от дела. Его вообще раздражала удивительная несовершенность человеческого организма. Он требовал время на сон, заставлял ощущать голод и усталость – все это нерационально и непроизводительно. Его родители тоже были люди науки, ели наспех, а искусство накрывать на стол вызывало у них презрение, которое они даже не считали нужным скрывать. Они называли это мещанством и уделом тупиц и бездельников.