Зимний сезон в разгаре. Каждое воскресенье августейшая чета появлялась в Императорской ложе. Теперь Мати могла хорошо разглядеть эту проклятую немку. Типичная немка, слишком невозмутимая и высокая. Сергей как-то сказал, что она уже вовсю продемонстрировала свои диктаторские замашки. Мати не понимала, что он в ней нашел.
Однажды горничная принесла на серебряном подносе знакомый конверт. В нем карточка:
«Спасибо, что ты танцевала для меня. Какой бы ни сложилась моя судьба, что бы со мной ни случилось, я всегда буду помнить дни, которые мы провели вместе. Ники».
Всю ночь она не спала, прижимая карточку к груди. Лица Сергея и Андрея просто стерлись из ее памяти.
Сергей Михайлович удобно расположился в любимом кресле с «Правительственным вестником». Зачитал вслух:
«В девять утра 28 июня Его Императорское Высочество, Наследник, Великий князь Георгий Александрович, выехал на своем мотоцикле в сторону Зегарского кавказского перевала. Он проехал всего две версты и вернулся. Проходящая мимо местная жительница Анна Дасаева заметила, что в какой-то момент Наследник сплюнул на землю сгусток крови. Остановись, он сошел с мотоцикла и внезапно покачнулся. Дасаева побежала к нему, стала спрашивать: «Что с Вами, Ваше Императорское Высочество?»
— Ничего, — ответил он слабым голосом.
— Может, принести воды? — настаивала женщина.
Наследник не ответил, лишь кивнул: «Да». Женщина подложила ему под голову свою сумку, принесла воды, плеснула ему в лицо. Он умер тихо, без страданий. Тело его привезено в Зимний дворец. Место, где Великий князь Георгий Александрович скончался, окружено оградой».
Мати перекрестилась.
— Георгий был такой милый. Как рано умолк его голос!..
— Мати, дорогая, я должен немедленно идти во дворец. Теперь Наследником становится Миша…
12 августа Сергей Михайлович, Андрей и Мати присутствовали в Петропавловском соборе на погребении Георгия Александровича. Жорж, или Жоржик, как его звали свои, был похоронен в мраморном саркофаге. На камне была выбита надпись:
Георгий Александрович Романов. 1871–1899 Умер в Аббар-Тумане на Кавказе
— Он был любимым братом Ники. Умереть в 27 лет, какой ужас! Так как у Ники только дочери, то по закону Наследником становится его младший брат Миша. — Сергей Михайлович положил на могилу розу. — Бедный Жоржик. Какой у нас отвратительный климат… Жорж совсем не мог жить в Петербурге.
— Но он заболел после автомобильной катастрофы, — заметил Андрей. — Когда он начал харкать кровью.
— Это было не из-за автомобильной катастрофы, не говори так, Андрей. Нет никаких доказательств, что туберкулез у него начался после аварии. Он был очень давно болен. Императрица пыталась его спасти, повезла его на Кап д’Ай зимой в 96 и в 97, помните? Климат там очень мягкий. Он жил в Террасном замке. Но ничего не помогало. Он был очень болен.
— Не судьба ему была жить. Вот в чем дело. — Мати перекрестилась.
— Ваше Величество, министр внутренних дел говорит, что у него важное сообщение.
— Прости… Дмитрий Сергеевич, что случилось? Ведь ты час назад был.
— Ничего не случилось, но может. — Сипягин протянул Государю газету.
— Это что?
— Первый экземпляр «Искры».
— Никогда не слышал о такой.
— Газетка, как все эти газетки, но знаете, кто в ней главный?
— Кто же?
— Ленин. Это псевдоним.
— Кто такой?
— Брат Ульянова, которого ваш батюшка изволил повесить за попытку убийства вашего дедушки.
— Да, вспоминаю.
— Там еще пара евреев. Мартов-Цедербаум, сын богатого торговца из Константинополя, и еще такой Аксельрод. Этот Ленин более опасен, чем его братец, настоящий фанатик. Попомните мои слова — мы еще о нем услышим.
— И где же этот Ленин?
— Мы не знаем… пока. Но самое интересное, что деньги на газетку дал камер-юнкер Сабуров, сын управляющего Министерством образования. Какое трогательное, Ваше Величество, единение братца-преступника, уже побывавшего в Сибири эмигранта-демагога, с политическим дурачком в придворном мундире. Я, конечно, приму меры.
— А что ты там про эту «Искру» выяснил?
— Эта газетка сеет классовую рознь и пропагандирует царство хама и босяка под именем диктатуры пролетариата.
— И что ты собираешься делать?
— Скрутим голову.
— Ну, ну, Дмитрий Сергеевич. Я против крутых мер.