Эйприл пересекла улицу и направилась к лавке Картера.
— Есть ли какие-нибудь новости, мэм? — спросил Картер-младший.
Эйприл отрицательно покачала головой:
— Пока нет, к сожалению.
Молодой человек со вздохом пробормотал:
— Сожалею, мэм… — Немного помедлив, он продолжал: — Вероятно, с ней произошло какое-то несчастье. И знаете, очень странно, что почти в то же самое время исчез и этот фотограф, Кейн Рэнсом. Я думаю… Может, что-то случилось с ними обоими?
Эйприл тоже не раз задумывалась над этим странным совпадением. Как могло случиться, что в таком маленьком городке, как Бракстон, почти в одно и то же время исчезли двое? Но на вопрос молодого человека она ответила довольно уклончиво:
— Всякое в жизни случается, Генри. Я зашла, чтобы купить муки и сахара, — добавила Эйприл. — Пожалуйста, запиши это на мой счет.
Генри на несколько секунд замешкался. Потом, пробормотав что-то нечленораздельное, сказал, что ему нужно забрать у отца учетные книги. Через несколько минут он вернулся в сопровождении Картера-старшего.
Уоррен Картер нахмурился и пробурчал:
— Мисс Тейлор, вам, должно быть, известно, что за последние месяцы ваш долг раздулся до неимоверных размеров. Я понимаю, что ваш бизнес, по-видимому, не дает большой прибыли, но у меня — собственные проблемы. Надеюсь, вы меня понимаете?
Эйприл вскинула подбородок и пристально взглянула на Уоррена:
— Разве мы когда-нибудь оставляли счета неоплаченными, мистер Картер?
— Конечно, нет, мисс Тейлор.
— В таком случае, пока мы регулярно платим, я не вижу оснований отказывать мне в продлении кредита. Кстати, довожу до вашего сведения: за последние дни мои дела существенно поправились.
— Неужели? — удивился Картер.
Да, как это ни странно. После исчезновения племянницы мне приходится вертеться как белке в колесе, иначе наш бизнес захирел бы. К счастью, бракстонские дамы всегда отличались великодушием. Да вы и сами знаете… Когда была жива ваша женушка, она довольно часто заказывала у нас шляпки.
Картер грустно улыбнулся и кивнул:
— Ваша правда. Мари-Луиза питала слабость к хорошеньким шляпкам. Я совсем об этом забыл, мисс Тейлор.
Эйприл сочувственно погладила его по руке.
— И она всегда хвалила вас за щедрость, когда вы потакали этой ее маленькой слабости, мистер Катер.
— Правда? Она никогда не говорила об этом. — Уоррен расплылся в улыбке, он был явно польщен.
Эйприл энергично закивала:
— Да-да, не сомневайтесь. Она часто говорила о вашей щедрости. Вероятно, она никогда не заикалась об этом в вашем присутствии, потому что не хотела вас смущать. Мари-Луиза была добрая душа, она никогда бы не смогла поставить человека в неловкое положение. Особенно вас, мистер Картер.
Уоррен еще шире улыбнулся.
— Вероятно, вы правы, мисс Тейлор. Да, конечно же, вы правы! — Картер-старший покосился на сына и сказал: — Что ты стоишь, Генри? Запиши покупки мисс Тейлор в учетную книгу. И добавь отрез ленты за мой счет. — Он снова перевел взгляд на Эйприл. — У красивой женщины должны быть красивые украшения, мисс Тейлор.
Эйприл густо покраснела, и краска придала ее лицу особую привлекательность.
— Спасибо, мистер Картер! — воскликнула она. — Вы всегда так добры!..
— Ничего подобного. Вы замечательная покупательница, и я очень уважаю вас, мисс Тейлор.
Картер-старший и Эйприл обменялись улыбками. Он назвал ее красивой, и Эйприл действительно почувствовала себя красивой. «Возможно, жизнь старой девы не для меня, — подумала она, когда Уоррен галантно взял ее под руку и подвел к стеклянной коробке, доверху наполненной мотками лент и кружев. — Нет, определенно не для меня!»
Глава 12
Дженни с восхищением разглядывала фотографическое оборудование, расставленное Кейном по комнате.
— Все очень просто, — объяснял он. — Ставишь рамку, наводишь на фокус, относишь мокрую пластину в темную комнату — у меня для этого есть палатка — и готовишь пластинку. Затем делаешь снимок, несешь пластинку в лабораторию и опускаешь в проявитель.
— Но что ты с ней делаешь? Что надо сделать, чтобы появилось изображение?
Кейн немного подумал, потом сказал:
— Видишь ли, это долго объяснять. Процесс довольно сложный, а впрочем… Происходит следующее… Лучи света, отражаясь от человека или от предмета, который фотографируется, попадают в камеру через объектив. Вот он. — Кейн указал на стеклянный диск на передней стенке фотографического аппарата. — Линзы проецируют лучи света на пластину, находящуюся в задней части камеры. Я покрываю пластину специальным раствором, сделает ее чувствительной к свету, отраженному от фотографируемого объекта. Затем насухо вытираю обратную сторону пластины и вставляю ее в светонепроницаемую рамку. После чего помещаю рамку в камеру и подвергаю световому воздействию, сняв с объектива крышку. При хорошем дневном освещении на это уходит секунд тридцать.
— И таким образом получается фотография?
— Совершенно верно. Затем я вынимаю пластину из камеры и спешу в лабораторию, чтобы поместить пластину в проявитель. Если я делаю все правильно, то получается довольно сносная фотография. Если нет, то приходится переснимать.
— А как действует проявитель? — спросила Дженни. Кейн поскреб ногтями щетину, пробивавшуюся на подбородке, и снова задумался. Наконец проговорил:
— Не знаю, поймешь ли, но слушай… От воздействия света на эмульсию происходит довольно сложная химическая реакция. Но полученное изображение поначалу Глазу недоступно. Изображение проявляется только после того, как я погружу пластину в химический раствор, который сделает его негативным. Проецируя негатив на бумагу, покрытую альбумином, я получаю оригинальные тона. Отпечаток называется позитивом. Затем я промываю его в воде и вешаю сушить. После чего мы получаем готовую фотографию.
— А что тебе больше всего нравится фотографировать? — осведомилась Дженни.
Кейн взглянул на нее с любопытством:
— Все, что привлекло мое внимание в данный момент. Дженни рассмеялась:
— Но это не ответ. Кейн тоже засмеялся:
— Кажется, и у тебя есть секреты, верно? Давай обменяемся секретами.
Дженни пожала плечами и пробормотала:
— Я вела довольно замкнутую жизнь, и у меня нет секретов, которыми можно было бы поделиться.
— У тебя это прозвучало так грустно… — с улыбкой заметил Кейн.
Дженни рассмеялась:
— Ты прав. Единственный скелет в моем шкафу — это слабость к хорошеньким шляпкам и красивым платьям.
— Но ведь шляпки — твой бизнес. Она кивнула:
— Конечно. А разве нельзя зарабатывать на жизнь, делая то, что тебе нравится?
Кейн вытер тряпочкой камеру, лежавшую у него на коленях, и откинулся на спинку стула. Его взгляд остановился на еще влажных волосах Дженни, обрамлявших ее личико. Щеки девушки залились румянцем, что случалось всякий раз, когда Кейн слишком пристально смотрел на нее.
— Я что, испачкала чем-то нос? — проговорила она, отводя глаза.
Кейн отрицательно покачал головой:
— Нет. Если не считать черного пятна, делающего твой нос похожим на волчий.
Негодник! — воскликнула Дженни со смехом. Девушка заглянула в щербатое зеркало, висевшее над туалетным столиком. Никакого черного пятна, естественно, не было, и она, повернувшись к Кейну, спросила: — Так кого же ты должен фотографировать?
— Гилберта и Пруитта. Дженни нахмурилась:
— А кто они такие?
— Парни, устроившие сегодня утром потасовку.
— Я думала, что одного из них убили.
— Нет, был убит пианист из салуна «Подстреленный гусь». Но на самом деле Гилберт и Пруитт его не убивали. Они только затеяли драку.
Девушка с удивлением взглянула на Кейна:
— Тогда почему же их признали виноватыми, если они никого не убивали?
Кейн завернул камеру в мягкую ткань и поместил в кожаный футляр. Потом ответил:
— Видишь ли, Гилберт был пьян и производил слишком много шума, а пианист попросил его заткнуться. Гилберту это не понравилось, и он сказал пианисту, что его игра больше походит на кошачий концерт. Сэм — пианист — пришел в бешенство от такого оскорбления и схватился за пистолет, который обычно находился у него под рукой. — Кейн улыбнулся. — На самом деле он привык к жалобам по поводу его музыкальных способностей. Но Сэм хотел просто припугнуть Гилберта. Он не собирался в него стрелять. А Пруитт, дружок Гилберта, к несчастью, этого не знал. Увидев в руке пианиста пистолет, он схватился за собственное оружие.