– Ах ты, дрянь! – грубо сказал Джадд, прижав ее спиной к книжным полкам. – Избалованная, бессердечная девчонка! Ты думаешь, только ты страдаешь? Только ты любишь? А тебе не приходит в голову, что твоего деда мог любить и кто-то другой?
Джинджер посмотрела в его глаза, сверкавшие яростью. Но за яростью Джинджер увидела глубокое страдание, и это противоречило всему, что она думала о нем. Она не хотела этого замечать, не хотела признавать, что Джадд любит ее дедушку и горюет о нем. Не хотела считать Джадда таким человечным.
Подавляя рвущийся наружу крик, она оттолкнула его: ей нужно было убежать. В смятении Джинджер вылетела из дома, не обращая внимания на грозу, которая сейчас была в самом разгаре.
ГЛАВА ПЯТАЯ
После того как Джинджер убежала, Джадд долго стоял как вкопанный, его душила ярость. Он проклинал Джинджер, которая не верила, что он на самом деле любил ее деда. Проклинал собственную гордость, которая заставляла его прятать любовь к Тому в глубине сердца.
Джадд вышел из кабинета и остановился у окна в гостиной. Поморщился, на мгновение ослепленный яркой белой молнией. Вот так же ослеплена и Джинджер. Не видит, что он страдает по Тому так же сильно, как и она… Раскат грома прогремел над домом, с силой сотрясая окно, перед которым он стоял.
Куда она пошла? Ярость постепенно проходила, и вместо нее росло беспокойство. Джадд, как и все, знал, что Джинджер боится грозы. Он пристально всматривался в окно, где темные силуэты деревьев гнулись и качались под ударами ветра. Дождь лил как из ведра, смывая остатки его ярости. Где Джинджер? Зря она выскочила из дома в такое ненастье…
– Так ей и надо, – пробормотал Джадд, открывая чулан в холле и доставая оттуда плащ. – Может быть, ветер образумит ее, – ворчал он раздраженно, потому что не знал, кто из них больший дурак: она – что затеяла все это, или он – что идет ее искать. Смачно ругаясь, он открыл входную дверь и вышел в грозу.
Дождь хлестал его по лицу. Он посмотрел сначала налево, потом направо, спрашивая себя, куда она скорее всего могла направиться. Слева был сарай, где стояла большая часть сельскохозяйственной техники, за ним – коровник. Справа – старая коптильня, которая теперь использовалась как склад. Туда он и пошел, инстинктивно чувствуя, что именно там она спряталась от грозы. В детстве Джинджер проводила много часов в коптильне среди старой мебели, воздвигая крепости против воображаемого врага, играя с куклами в дочки-матери.
Джадд толкнул дверь, и она со скрипом отворилась. В коптильне стояла кромешная тьма, но он понял, что Джинджер здесь. Почувствовал аромат ее духов, витавший в воздухе, услышал жалостные всхлипы.
Джадд подождал. Но вот вспышка молнии осветила небо, и он увидел Джинджер, свернувшуюся калачиком на старом диване, придвинутом к стене. Джадд стянул с себя насквозь промокший плащ и положил его на пол, потом заговорил с ней, как говорят с испуганным раненым животным: тихо и ласково, надеясь, что самый звук и интонация голоса успокоят его:
– Джинджер, все хорошо. Не бойся. Гроза уже проходит. Еще несколько минут, и все закончится. – Джадд сел рядом с ней на диван и притянул ее к себе.
Какое-то мгновение она держалась от него подальше, но тут прогремел оглушительный раскат грома, и Джинджер прижала голову к его груди, обхватив руками его шею.
Джадда затопила волна нежности – непривычного и несвойственного его характеру чувства. Джинджер очень редко показывала свою слабость и разрешала себе поплакать. Она казалась Джадду такой маленькой, такой уязвимой. Ее тело вздрагивало от всхлипов, а слезы намочили ему рубашку.
– Шшш, все хорошо. Гроза скоро пройдет, – повторил он, слегка похлопывая ее по спине.
– Нет… нет, не все хорошо. Никогда больше не будет все хорошо, – проговорила Джинджер между всхлипами. Она слегка приподнялась и посмотрела на него, в ее светло-карих глазах стояли слезы. – Он умер, Джадд. Он ушел от нас навсегда. – И она снова уткнулась головой ему в грудь.
Сердце Джадда заныло, когда он понял, что Джинджер плачет не от страха, а от горя; она долго сдерживала слезы, но выплакаться ей было необходимо для исцеления. Он прижал ее к себе крепче, чтобы через эту близость как бы взять часть ее страданий на себя. Он-то давно привык сам справляться с печалью.
– Дай волю своим чувствам, – шептал он, нежно гладя ее удивительные волосы.
Джадд держал ее крепко, надеясь, что в его объятиях она найдет утешение. Он держал ее и тогда, когда рыдания прекратились, а остались лишь отдельные судорожные всхлипы.
Джадд продолжал держать ее, когда закончилась гроза. В эту ночь он еще долго прижимал ее к себе.
– Джинджер! – закричал Джадд, уставившись в открытую банку с краской, стоящую перед ним. – Джинджер, я думаю, ты ошиблась.
Джинджер вышла из задней двери, неся кисти.
– То есть как – ошиблась? – спросила она раздраженно, она была не в духе с утра.
– Это голубая краска.
– Ну да, – ответила она, передавая ему одну из широких кистей.
– Дом – белый.
– Очень хорошо, Джадд. А трава – зеленая, и небо – голубое.
– Ты же не собираешься красить дом в голубой цвет? – Он смотрел на нее с ужасом. – Фермерские дома белые.
– Это государственный закон или местный указ? – спросила Джинджер, наслаждаясь его растерянностью.
После прошлой ночи, когда Джинджер дала волю своим чувствам и проявила слабость, она пыталась соблюдать дистанцию. Они тогда вернулись очень поздно. Сразу разошлись по своим комнатам, не разговаривая, И, как уже было раньше, сегодня утром никто из них не признал, что ночью между ними произошло нечто важное.
Но теперь, видя, как он возмущен ее идеей покрасить дом в голубой цвет, она почувствовала небольшую трещину в своей броне.
– Я хочу, чтобы дом был голубым. И еще я подумываю покрасить коровник в персиковый. – Она тщательно контролировала выражение своего лица.
– Персиковый?! Ты хочешь покрасить коровник в персиковый цвет? – Он так высоко поднял брови, что она боялась, как бы они не взлетели с его головы. – Коровники красные. Они всегда красные. – Джадд вздохнул с убитым видом. – Джинджер, пожалуйста. Давай поговорим об этом. Я могу смириться с голубым домом, если уж это необходимо, но не заставляй меня терпеть коровник персикового цвета.
Казалось, Джинджер обдумывает его слова, потом она кивнула.
– Мы можем прийти к компромиссу. Покрасим дом в голубой цвет и оставим коровник традиционно красным.
Он улыбнулся ей с очевидным облегчением и погрузил кончик кисти в бледно-голубую краску. Потом выпрямился и подозрительно посмотрел на нее.
– Я думаю, ты обвела меня вокруг пальца.
– В каком смысле? – Джинджер посмотрела на него с невинным видом.
– Ты вовсе не собиралась красить коровник в персиковый цвет. – Это был не вопрос, а констатация факта.
Она только пожала плечами и улыбнулась, затем погрузила свою кисть в банку.
– Я начну красить снизу вверх, а ты – сверху вниз.
– Вот здорово, спасибо, – сказал он сухо, посмотрев на крышу трехэтажного фермерского дома. – Подержи-ка это, а я схожу за лестницей. – Он передал Джинджер свою кисть и пошел в сторону коровника.
Джинджер наблюдала за ним в задумчивости. Вчера вечером она очень сердилась на него, но сегодня утром ей было трудно вернуть назад это чувство.
Джинджер не могла забыть, как он ее обнимал. Она тогда как будто падала в темную яму, а он подкладывал руки, чтобы она не ушиблась. Увидев, что она в беде, он помог ей, невзирая на все их разногласия.
Когда Джадд вышел из коровника с лестницей на плече, Джинджер быстро повернулась и присела на корточки. Она красила низ дома, сердясь на себя за то, что смягчилась по отношению к Джадду.
«Между нами ничего не изменилось, – говорила она себе, нанося широкими мазками краску. – То, что он был добр ко мне прошлой ночью, еще не означает, что мы вдруг стали закадычными друзьями. Он украл большую часть ее прошлого, вклинился между нею и дедом. Единственная ночь, когда он был добр к ней, не сможет стереть из ее памяти годы страданий».