— Может быть, попозже, — сказала она. Старик ей нравился, но сейчас ей было некогда слушать его нескончаемые воспоминания, — Мне надо поработать. Закончить одно дело.
Гектор поцокал языком, качая головой.
— Вы слишком много работаете, мисс Малой, для такой хорошенькой молодой девушки. Вам следовало бы почаще отдыхать.
— Потом. Просто я подумала, что сегодня мне никто не помешает.
— Я все понял. Все понял, — добродушно пробормотал старик и пошаркал прочь по проходу между рядами пустых темных столов. — В жизни не видел девушки, которая так любила бы книги и так не любила бы отдыхать и развлекаться.
Дженнифер вернулась в книгохранилище, одним глазом поглядывая на Гектора, чтобы убедиться, что тот продолжает обходить библиотеку. Никуда не годится, сказала она себе, если старик застанет ее за разглядыванием каталога и с парой кляссеров, битком набитых редкими марками. Это точно.
Гул, стоявший в «Хрустальном дворце», еще не стал настолько громким, чтобы перекрывать разговоры, но Спектор пришел сюда не затем, чтобы подслушивать. Он направился прямиком к бару, уселся на табурет и забарабанил пальцами по полированному дереву стойки. Саша, который был за стойкой один, смешивал коньячный коктейль какой-то светловолосой женщине в облегающем красно-белом трикотажном платье.
— Привет, — сказал Спектор едва слышно, чтобы только привлечь к себе внимание бармена. — Мне двойной «Джек Блэк».
— Минуту.
Спектор кивнул и откинул с глаз челку. Он был слишком перепуган, чтобы есть, но выпить страх ему не мешал еще никогда. «Черт, — подумал он, — надо было соглашаться на все, что угодно. Этот старый извращенец из меня котлету сделает».
Он прикрыл рот ладонью и попытался замедлить свое прерывистое дыхание, затем осторожно обернулся, боясь, что Астроном окажется прямо у него за спиной. «Господи, мне только этого мерзавца и не хватало. Может быть, ему сейчас будет не до меня? Даже Астроному не так-то легко расправиться со всеми одновременно».
— Ваш «Джек Блэк».
Спектор вздрогнул и обернулся на голос Саши.
— Спасибо.
Он порылся в кармане в поисках пятерки и бросил мятую купюру на стойку. Саша секунду поколебался, потом забрал деньги и отошел.
Спектор взял стакан и одним глотком осушил его. Надо было уходить. Может быть, Астроном не станет искать его в Бруклине. Он усмехнулся про себя — может быть, следующим президентом станет джокер.
На улице было прохладно и безветренно. Он потер ладони друг о друга и быстро зашагал к ближайшей станции метро.
В первый раз она убила нечаянно — если об убийстве в принципе можно говорить в таких выражениях — и до сих пор не чувствовала себя виноватой, потому что гаденышам вроде Салли вообще не следовало бы позволять плодиться и размножаться.
Она тогда как раз только что потеряла работу. (Ее пальцы сжались; на пластмассовую тарелочку посыпались сахар и крошки черствого пончика.) Все представили как отпуск, но Рулетка не была столь наивной, чтобы поверить в эти сказочки. Многие недели ее повсюду преследовал сочувственный шепот — он расползался по углам рабочих кабинетов, эхом звучал в туалетах, зримо отражался на каждом лице. «Бедняжка… муж разводится с ней… Это правда?., она действительно родила… чудовище?»
Несколько ее беременных подруг резко порвали с ней, как будто самое ее присутствие могло обезобразить их будущих детей, к тому же из центра по контролю заболеваемости как назло просочился пугающий слух, что два аномальных случая заболевания, вызванного вирусом дикой карты, можно объяснить лишь его инфекционной природой. В тот день, когда Фрэнк вызвал ее к себе в кабинет, он разговаривал мягко, но непреклонно. Ее присутствие на работе плохо сказывается на атмосфере в коллективе и производительности труда. Не хочет ли она немного побыть наедине с собой, чтобы прийти в себя после «того, что с ней случилось»? Почему бы не взять небольшой отпуск?
Несколько недель спустя, когда денег у нее уже почти не оставалось, да и душевных сил тоже, на пороге возник Салли Торнтон. Жалкий маленький лизоблюд, который постоянно утверждал, будто он — «деловой партнер» Джозии. Вообще-то Рулетка ни разу не заметила, чтобы Тронтон занимался какими-нибудь делами, когда появлялся в Смоллвудсе. Вместо этого он где только мог перехватывал халявную выпивку да пытался лезть к ней со своими слюнявыми пьяными поцелуями всякий раз, когда ему удавалось застать ее одну. Как-то раз она даже влепила ему пощечину, и Салли, пьяно захихикав, отчего его острый кадык заходил ходуном, принялся бессвязно объяснять, что «весь пошел в дедушку Торнтона, который был сам не свой до черномазых красоток, это у меня в крови». «Ну да, — подумала она тогда сухо, — а еще пороть мальчишек и спать со старыми негритянками. Что может быть естественнее?»
Салли промямлил что-то насчет того, что хотел навестить ее, потому что Джозия так недостойно с ней обошелся, и, может быть, пообедать. До него дошли слухи, что она потеряла работу, так что, наверное, ей не помешает «небольшой заем»? Рулетка безошибочно поняла, что скрывается за этим предложением, но, несмотря на отвращение, которое вызвал у нее этот мужчина, согласилась.
Потом, поздно ночью, когда мужчина, тяжело дыша и постанывая, копошился на ней, она вспомнила то неизмеримое облегчение, которое охватило ее, когда ребенок наконец вышел из ее чрева, и как она приподнялась на локтях и увидела… Нет! Тогда ее охватило облегчение совершенно другого рода, а потом Салли умер.
Угрызения совести начали терзать ее почти сразу после его гибели. Не найди ее тогда Иуда, она, наверное, больше никого не погубила бы… но охотничий пес Астронома отыскал ее и отвел в Клойстерс. Астроном сумел нащупать все болевые точки измученной души, разжечь тлеющий огонь ее ненависти, а заодно пообещал, что она сможет отомстить за все свои страдания: когда Рулетка убьет последнего их виновника, он дарует ей покой — навсегда сотрет воспоминания о ее ребенке.
Астроном прибегал к ее услугам лишь в самых редких случаях, желая, чтобы она оставалась его секретным и грозным оружием. И она была грозным оружием. Сегодняшнее убийство стало третьим, которое Рулетка совершила по приказу своего ужасного хозяина, и с каждым разом оно давалось ей все труднее.
Женщина сделала глоток обжигающего кофе, пытаясь заглушить тошнотворный привкус смерти, который стоял во рту. На этот раз он все поймет. Он почувствует и вину, терзающую ее, и неуверенность, и ответит на них, а она так боится разочаровать… Нет. Она просто боится. До смерти боится его — этой силы и навязчивой тяги к разрушению.
А что, если просто не вернуться туда?
Но без него не будет и окончательного катарсиса, окончательного освобождения от воспоминаний о чудовищах. Она может уступить ему всех остальных, но Тахион принадлежит ей. Этот пришелец сломал ей жизнь и заслужил того же. Это желание стало ее навязчивой идеей, оно связало ее с Астрономом порочными узами мести и ненависти, и узы эти держали куда крепче любви.
— Леди, я не сдаю столики в почасовую аренду, — буркнул владелец кафе «Саншайн», служивший ходячим доказательством того, что вовсе не обязательно сдерживать рекламные обещания.
Она бросила на столик деньги и решила не обижаться на грубое вторжение в ее мысли. Даже эта жалкая забегаловка отказывала ей в приюте. Пора было идти.
К нему.
Обычно Хираму нравилось ехать по городским улицам, следя за причудливыми сюжетными поворотами человеческой драмы, разыгрывающейся на тротуарах Манхэттена, сквозь затемненные стекла своего «бентли» и предоставляя шоферу беспокоиться о дорожных пробках и таксистах-камикадзе. Но сегодня Джокертаун и примыкающие к нему кварталы превратились в царство хаоса — джокеры вышли на улицы, да еще и тысячные толпы туристов хлынули в город в предвкушении праздничных шествий, уличных ярмарок, фейерверков и прочих мероприятий, знаменующих наступление Дня дикой карты.