Проснуться от его сообщения равносильно пробуждению от минета акулы. Но мне все же пришлось его прочитать.
«Дорогой Козел,
моя невеста упомянула при разговоре, что ее сестра, которая приносит лишь головную боль, может опоздать на репетиционный ужин в следующую субботу, потому что постарается сэкономить несколько долларов и полетит с пересадками до Тодос-Сантоса.
Она подружка невесты Эм, поэтому ее присутствие не просто, черт побери, обязательно. Оно необходимо. И если мне придется тащить ее за волосы, я это сделаю. Хоть и предпочел бы обойтись без этого. Ты знаешь, как я отношусь к вашему городу. Нью-Йорк тяжело переносится организмом. Лос-Анджелес лишает души.
А у меня уже давно нет души.
Поэтому прошу тебя, как друга, постучать в двери Рози и сунуть ей в руки новый билет. Попроси Сью забронировать ей билет первого класса рядом с тобой и убедись, что она сядет на самолет в пятницу. Прикуй ее к гребаному сиденью, если потребуется.
Наверно, ты сейчас спрашиваешь себя, какого хрена ты должен делать мне какие-то одолжения. Но это одолжение Милли, а не мне.
У нее стресс.
Она переживает.
И не заслуживает этого дерьма.
Если младшая сестра Эм думает, что может делать все, что заблагорассудится, то ошибается.
Заставь ее понять это, потому что каждый день, когда Рози разыгрывает из себя послушную скромную святую, моя будущая жена переживает.
А мы все знаем, как я реагирую, когда страдает что-то, принадлежащее мне.
Спокойного дня, ублюдок.
В».
Не стоило ждать высокопарного слога, это же Барон Спенсер.
Я потянулся, чувствуя, как горячее тело медленно взбирается на меня сверху, борясь с озером темно-синих, бесшовных, шелковых простыней, разделяющих нас. Меня окружали дорогущая ткань, горячая плоть и мягкие изгибы. Солнце лилось в окна от пола до потолка, освещая балкон размером чуть меньше сотни квадратных метров и море свежескошенной травы, раскинувшееся до самого горизонта. Теплые лучи лизнули мою кожу. Бар искушал намешать себе «Кровавую Мэри». А шикарные серые и темно-синие диванчики просто умоляли меня отжарить на них девочек, чтобы весь гребаный Нью-Йорк их видел и слышал.
Короче говоря, утро было потрясающим.
Ну, если не считать сообщение Вишеса.
Поэтому я позволил себе найти успокоение в объятиях этих женщин – Наташи и Кеннеди – и сделать то, чего от меня хотел Бог, или природа, или все вместе. А именно – жестко оттрахать их. Потому что я понимал свою гражданскую ответственность, необходимость пустить корни и прочее дерьмо.
Пока Кеннеди – красноволосая красотка, возвращала мне память – осыпала поцелуями мою шею, продвигаясь к утренней щетине, а Наташа – колоритная миниатюрная инструкторша по йоге – жадно целовала мои губы, я обдумывал новую информацию, стараясь не обращать внимания на заслуженное похмелье, которое било отбойным молотком по черепу.
Итак, Милли ЛеБлан переживала из-за репетиционного ужина. Это неудивительно. Она всегда была примерной девочкой, которая хотела, чтобы все проходило идеально, и тратила все свои силы на это. И этим поразительно отличалась от мужчины, за которого выходила замуж, потому что он, казалось, поставил перед собой цель испортить как можно больше жизней своим саркастичным остроумием и отвратительным поведением.
Она была самым милым человеком из всех, кого я знал – что не равнозначно слову «хорошим», кстати, – а он, безусловно, самым неприятным.
Наверное, мне следовало бы подумать: «А что, если…» – ведь мы с Милли когда-то встречались. Человеческий мозг устроен так, что в нем часто всплывают ненужные вопросы. Да, мне уже исполнилось двадцать девять, а Милли все еще оставалась моей единственной девушкой, с которой я встречался всерьез, поэтому люди могли бы предположить, что она стала для меня большой и потерянной любовью.
Но правда, как и всегда, разочаровывала и шокировала.
Я никогда не любил Милли. Она мне нравилась, но это чувство не граничило с одержимостью или безумием. Я заботился о ней и желал защитить ее, но у меня никогда при виде нее не срывало крышу так, как это происходило с Вишесом.
И тот факт, что она продолжала мне нравиться, несмотря на то что сбежала от меня, написав о необходимости расстаться в сраном письме, еще раз доказывает, что на самом деле мы не созданы друг для друга.