— Закрой дверь.
Дверь захлопывается, и я достаю телефон.
Получив доступ к каналу безопасности в моем здании, я нажимаю на камеру вестибюля и перематываю видео, пока не вижу движение. Нажимаю на паузу.
На несколько секунд мои легкие сжимаются, когда я смотрю на изображение на своем телефоне. Джордан была великолепна в грязной одежде и со спутанными волосами. Отмытая, она прекраснее, чем я мог себе представить.
Я медленно двигаю видео вперед, наблюдая за ее знакомой походкой, за тем, как она наклоняет голову, когда слушает, и за защитной хваткой на ребрах — все еще она, но более отшлифованная версия. Не могу сказать, что предпочитаю одно другому. Смотрю, как она входит в лифт. Беру свои слова обратно. Полагаю, я неравнодушен к версии, которая в настоящее время уходит.
Жизнь — горькая штука. Мир, в котором мы жили во время нашего пребывания в горах, закончилась. У меня есть жизнь, к которой нужно вернуться — проекты, крайние сроки и удушающие социальные обязательства. Я не могу сосредоточиться ни на чем другом. Мой мозг не работает двусторонне. Для меня все или ничего, и мое все — «Норт Индастриз».
— Тук-тук. — Дверь моего кабинета открывается, и входит мой брат Кингстон, одетый как диван в борделе тысяча восьмисотых годов и ведущий себя так, будто он хозяин этого места. — Привет, братан.
Он плюхается в кресло с откидной спинкой, ссутулившись, расставив ноги, как будто устраивается посмотреть футбол как какой-нибудь среднестатистический парень, а не член элиты до мозга костей. Реальная жизнь — это то, что этому двадцатипятилетнему мужчине еще предстоит испытать и, вероятно, он никогда не испытает.
— Я встретил твою цыпочку.
— Она не моя цыпочка.
Медленная ухмылка растягивает его губы, та самая ухмылка, с которой я видел, как он приводил домой знаменитостей и супермоделей.
— Я надеялся, что ты это скажешь.
— Ни за что.
— А почему нет? Она великолепна…
— Я сказал «нет».
Кингстон поднимает руки, которые никогда не видели тяжелого труда.
— Ладно, черт. Убери когти.
— Чего ты хочешь?
Он продолжительно и тяжело вздыхает.
— Поскольку ты лишаешь меня возможности наслаждаться великолепием прекрасной женщины…
Низкий гул грохочет в моем горле.
— Думаю, мне стоит отказаться от благотворительной акции в галерее.
— Ты должен поговорить об этом со стариком.
Он хихикает, но в этом звуке нет юмора.
— Он даже не знает о моем существовании, а тебя он послушает. — Брат ковыряет свои ухоженные ногти. — Ты его Золотой Мальчик, — бормочет он.
— Он захочет, чтобы мы все были там. Имидж…
— Компании, — говорит он, используя свой палец как дирижерскую палочку. — Бла-бла-чушь-собачья-бла-бла. Но я надеялся поехать с друзьями в Санкт-Мориц на той неделе, покататься по склонам.
— Ты хочешь пропустить ежегодный сбор средств «Норт Индастриз», чтобы провести отпуск в Швейцарии?
Кингстон хлопает в ладоши.
— Да. Спасибо. Поговори со стариком, дай мне знать, что он скажет. — Он встает и поправляет бархатное пальто. — Хорошо, что ты вернулся.
— Убирайся.
— Я тоже тебя люблю. — Он направляется к двери. — Миссис Миллер, вы сегодня выглядите так же прекрасно, как юная Кейт Уинслет. Пожалуйста, скажите мне, что уже не замужем.
Я слышу звонкое хихиканье моей помощницы.
— Это очень плохо. Позвольте мне быть первым, кто узнает, если это изменится. — Он посылает ей воздушный поцелуй и уходит, по-королевски приветственно махая всем, кто проходит мимо.
Я снова поднимаю телефон и смотрю видеозапись, на которой Джордан спускается в лифте, а затем переключаю запись, чтобы увидеть, как она идет по вестибюлю. Ее и без того большие глаза становятся еще больше, когда она с благоговением оглядывает пространство.
Область за моими ребрами согревается от ее одобрения.
Я останавливаю видео и увеличиваю масштаб до того места, где рука Хадсона лежит на ее спине. Это я должен был вывести ее за дверь и посадить в машину. Это я должен был отвезти ее домой.
Интересно, захотела ли она вообще попрощаться?
Кого я обманываю?
Она обещана кому-то другому, а я обещан «Норт Индастриз». Так же, как и я, она продолжит с того места, где остановилась, и я стану для нее ни чем иным, как воспоминанием.
Так будет лучше.
Интересно, это первый раз, когда я говорю неправду?
ДЖОРДАН
— Мистер Бартли, я понимаю, что это звучит безумно, — говорю я, умоляя хозяина впустить меня в квартиру. — Но я не лгу. Я действительно застряла в горах на три недели.
После того, как водитель Хадсона высадил меня, я стояла на ступеньках старинного жилого дома Линкольна с желудком в горле. Как он отреагирует, увидев меня снова? Как я отреагирую, увидев его? Очевидно, нам нужно поговорить о том, что я видела между ним и Кортни, и о том, что произошло между Александром и мной, но как?
Привет, я вернулась. О, и ты изменил мне. Собирай свое дерьмо и убирайся.
За исключением того, что я не могу выгнать его, потому что в договоре аренды указано только его имя. Именно поэтому мне так трудно уговорить мистера Бартли дать мне запасной ключ.
— Джордан, ты мне всегда нравилась. — Мужчина одержимо разглаживает свои седые усы большим и указательным пальцами. — Но без разрешения Линкольна я не могу впустить тебя в квартиру.
— Уверяю вас, если бы он был дома, он бы сам меня впустил. — Я стучала в дверь в течение пяти минут, не получая ответа. — Он, должно быть, на работе. Вы могли бы позвонить ему и... на самом деле, я, вероятно, должна позвонить ему.
Почему я не подумала позвонить ему, как только приземлились? Или в любое другое время после, когда у меня был доступ к телефону? Наверное, я не была готова встретиться лицом к лицу с тем, что меня здесь ждет.
— Можно мне? — Я указываю на телефон мистера Бартли на его столе.
— Конечно. Но мне нужно будет поговорить с ним лично, если он даст добро.
Я набираю номер Линкольна, надеясь, что он ответит. Он менеджер в «Чабби», но уже достаточно поздно, вряд ли он слишком занят.
— Спасибо, что позвонили в «Чабби», дом самой толстой сосиски в Нью-Йорке. Это Линкольн.
Услышав его голос впервые за несколько недель, слова застревают у меня в горле.
— Алло?
— Линкольн.
Абсолютная тишина.
— Это я. Джордан.
— Джо? Твою мать, Джо! Где ты?
— Я с мистером Бартли пытаюсь уговорить его впустить меня в нашу квартиру.
— Джо. — Его голос срывается. — Я... Боже мой… Я думал, ты умерла.
Мои глаза наполняются жаром.
— Почти. Я тебе все расскажу, но не поможешь ли ты мне попасть к нам домой?
— Меня трясет. Не могу поверить, что ты жива. Никуда не уходи. Я уже в пути.
Телефон отключается.
Я вешаю трубку, и мистер Бартли поднимает бровь.
— Он уже в пути.
— Можешь подождать здесь. — Он хватает ржавый ящик с инструментами и хромает к двери. — У меня вызов в триста вторую.
Вместо того чтобы сидеть в его душном кабинете, где воняет сигарами и ржавым металлом, я сижу на крыльце. Город выглядит по-другому с тех пор, как я уехала. Листья стали ярко-оранжевыми и красными и ловят ветер, который шепчет, что скоро зима. Я никогда больше не смогу воспринимать снег как раньше — грязную уличную слякоть и покрытые мокрым снегом окна. Вместо этого снег всегда будет напоминать мне о долгих днях и ночах, тихой хижине и теплом огне. Замерзшем сиденье уборной и ветре, завывающем в деревьях. Горячей еде и затхлых шкурах животных. Даже не закрывая глаз, я вижу большую спину Гризли, сидящего за тем столом. Я слышу его ворчливые ответы и чувствую напряжение, которое все сильнее и сильнее накручивается между нами. Я все еще чувствую его руки. Грубую силу, когда он работал, чтобы спасти мою жизнь, и соблазнительную нежность, когда позволил себе прикоснуться ко мне.