1. Главная
  2. Книги
  3. Ариосто Лудовико
  4. Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI
  5. Страница 16
Выбрать главу
52 А Марфиза одета таково,[37] Как подобно быть даме и воительнице: Верно, так блистала Ипполита в челе фермодонтских войск. А уж выехал и глашатай С Аграмантовыми знаками на плаще, Огласить уставы и запреты, Чтоб ни духом, ни делом за них не сметь.

Градасс ссорится с Мандрикардом за Роландов меч,

53 Битвы Жаждет сбившийся народ и корит Непоспешных паладинов, как вдруг Раздается из Мандрикардова шатра Шум и крик, все громче и громче, — Узнайте же, государь мой, Что не кто иной, как сериканский удалец Царь Градасс случился тому затейщиком.
54 Обряжая в бой Сериканский царь царя татарского, Возлагал тому к левому бедру Меч, дотоле бывший Роландов, И увидел на рукоятном яблоке Имя Дурендаль и Альмонтов знак, — Ибо юный отбил его Роланд У злосчастного над ручьем в Аспромонте.
55 Взвидевши, не стал он в сомнении,[38] Что пред ним тот самый англантский меч, Для которого С самолучшею левантийскою ратью Он невдолге тому назад Укротил Кастилию, попрал Францию, — Но никак ему нынче невдогад, Почему тот клинок в ножнах татарина.
56 Вопрошает он, давно ль и отколь Взялся меч, и добром или насильно? И ему повествует Мандрикард, Что с Роландом он бился великой битвою, Пока граф не прикинулся помешан, Ибо стыден ему был страх Воевать со мной без конца и срока За тот славный меч.
57 Так-де зверь бобер[39] Отгрызает себе свое пахучее, За спиною заслышавши ловчий гон, Ничего не взыскующий, кроме этого. Недослушав, Градасс крикнул: «Не быть ему твоим, И ничьим, ибо он по чести — мой, Ценой столького злата, труда и воинства!
58 Коли надобно, ищи себе новый, А за этот я тебе не должник: Я беру его, где нашел, Будь Роланд умен или будь безумен! Ты присвоил меч в пути, без свидетельства, — Я при всех вызываю тебя на суд, Божий суд на рыцарском поле, Где язык правоты моей — булат!
59 Отбей меч, А потом выходи на Родомонта: Таковы старинные наши свычаи — Заслужи оружье, а после — в бой!» А татарин, вскидывая чело: «Слаще слуху Не бывает мне вызова на брань, — Но дождись Родомонтова сожелания,
60 Но добейся себе первого боя, Чтоб алджирец потерпел быть вторым, — Ая Ни тебе, ни ему не спнусь ответом!» Но Руджьер обоим: «Не сметь Рушить сговор и путать жребий! Или быть Родомонту первым, Или быть вторым, но первым — мне:
61 Если правду гласил Градасс, «Прежде битвы умей стяжать оружие», — То не вздеть тебе лат о белокрылом орле, Прежде, нежели не снимешь их с меня! Но чего я хочу, о том сказал: Будь по жребию, Чтобы мне воевать вторым, Если первым воюет царь алджирский;
62 Если же смешаете череду, То и я помеха, Чтоб не сметь тебе быть с моим щитом, Нынче же не померившись со мною!» Отзывается Мандрикард в разъярении: «Будь ты Марс, будь он Марс, И тогда бы не положить вам запрет Ни на знатный доспех, ни на отменный меч!»
63 И железный сжавши кулак, В бешенстве Так хватил он короля сериканского, Что тот выронил из руки Дурендаль. Не гадав Градасс Таковой безрассудной дерзновенности, В расплохе Обнаружил себя обезоруженным.
64 За такую обиду стыдом и гневом Пышучи, как огнем, Пуще он терзается оттого, Что такой с ним срам на виду у всех; И, подавшись назад на малый шаг, Кривую выхватывает саблю, Рвется мстить, а Мандрикарду ничто Ни его супостатство, ни Руджьерово:
вернуться

37

Ипполита в челе фермодонтских войск. — Об Ипполите см.: XXV, 32, прим. Фермодонт — река во Фракии, впадающая в Черное море; на ее берегах по преданию обитали амазонки (ср.: Вергилий. Энеида, XI, 659–663).

вернуться

38

Он невдолге тому назад… — Градасс, как об этом рассказывается в начальных песнях «Влюбленного Роланда», повел в Европу стопятидесятитысячное войско с единственной целью — овладеть мечом Роланда и конем Ринальда. Завоевал Испанию, осадил Париж, захватил в плен всех паладинов и самого Карла, но сброшенный с коня Астольфом (которому помогло волшебное копье Аргалия) вынужден снять осаду, отпустить всех своих пленников и отправиться восвояси. Ср.: XXXI, 91–92, прим.

вернуться

39

Так-де зверь бобер… — Сравнение взято у Ювенала (Сатиры, XII, 34–36) и отражает распространенное в античности и перешедшее в средневековые бестиарии поверье о самооскоплении преследуемого бобра. Его гениталиям приписывались целебные свойства.

~ 16 ~