55 По условию, которое выкликнуто,
Здесь никто не оспорит его прав:
Если Брадаманта — награда доблестнейшему, —
Кто достойней?
Если дастся она влюбленнейшему —
То никто не влюблен, как он.
А кому захочется поперечить —
Он готов постоять за себя мечом».
Руджьер открывает себя
56 В изумлении Карл и Карлов двор,
Полагавшие,
Что в той битве бился кесаревич Леон,
А не рыцарь, никому не ведомый.
И тогда меж всеми стекшимися встает,
Чуть дождав конца Леоновой речи,
Марфиза
И такие бросает в ответ слова:
57 «Здесь нет Руджьера,
Чтоб померяться с этим молодцом, —
Посему, чтобы не было повадно
Отбивать у беззащитного жену,
Я, сестра его,
Выйду в бой на любого, кто дерзнет
Посягнуть на братнину Брадаманту
И сказать, что он лучше, чем Руджьер!»
58 И таков ее гнев и пыл,
Что народ тревожится,
Как бы не схватилась она за меч,
Не дождавшись государева слова.
Рассудил Леон,
Что настала Руджьеру пора открыться,
Вскинул он его забрало
И к Марфизе: «Вот кто тебе ответит!»
59 Как седой Эгей,[416]
За проклятою трапезою услышав,
Что подносит он отраву родному
Сыну, наущаемый злой женою,
И кабы замедлил узнаться меч,
Сын пал бы мертв, —
Такова была Марфиза, узнав
В ненавистном ей рыцаре Руджьера.
60 Подбегает она, обнимает она
И, обняв, не разымает объятий;
А Ринальд, а Роланд, а Великий Карл
Лобызают его справа и слева;
Не иссякнут ласкою
Ни Дудон, ни Оливьер, ни Собрин;
Все бароны и паладины
Торжествуют Руджьерово торжество.
61 А когда покончились лобызания,
То Леон, умев красно говорить,
Перед Карлом и перед всеми внимателями
Повел повесть,
Как Руджьеровы лихость и удальство
(Сколь ни пагубные греческим ратям)
При Белграде
Изумили его сверх всех обид,
62 И поэтому-то, когда Руджьер
Схвачен был и выдан терзательнице,
Он, Леон, вопреки всему родству
Вызволил его из темницы,
И за то Руджьер
По безмерному своему веледушию
Таковую оказал благодарность,
Какой не было слыхано и не будет;
63 И о той Руджьеровой благодарности
Леон молвил от слова и до слова,
И примолвил о том, в какой великой
Муке о разлуке с своей любезной
Он решился умереть, и уже
Был бы мертв, коль не приспела бы помощь.
И таков был чувствителен рассказ,
Что у всех во взорах стояли слезы.
64 И такие он уветливые
Обращает мольбы к жестоковыйному отцу,
Что не только тронулся и склонился,
Что не только переменился душой,
Но и сам
Воспросил Амон Руджьера простить его,
И принять его тестем и отцом
И владеть красавицей Брадамантою:
65 Той, к которой, в укромном своем покойчике
Лившей слезы о несчастной судьбе,
Быстрым бегом, громким криком
Долетела весть из многих уст.
И от этой вести
Вся в ней кровь
Откатилась от мучимого сердца,
И едва она от счастья не кончилась.
66 До того в ней не стало силы,
Что едва она выстояла на ногах,
Хоть всеведомы
Гордый дух ее и великая мощь.
Кто на плаху, в петлю, на колесо
Иль еще какой страшнейшей расправе
Обречен и вдруг слышит крик помилованья, —
Тот не меньше ликует под черным платом.
67 Рад Монгран, рад Клермонт,[417]
В новый узел свою сплетая поросль,
А не рад Ганелон, не рад
Граф Ансельм, Фалькон, Гины и Гинамы.
Но и зависть свою и злобу
Сокрывают они притворным ликом,
И, как лис, затаясь на зайца,
Ждут отмстить,
вернуться
416
вернуться
417