— Еще одна территория, которую он незаконно захватит? — прошептала Аллора.
— Послушайте меня, леди, и поверьте. Мне об этом известно, может, больше, чем кому-нибудь другому! Эдуард Исповедник действительно поклялся оставить Англию Вильгельму. Англия была совсем не в восторге от чужеземного принца, которого ей навязали в качестве сюзерена, в то время как Гарольд Годуинсон давно исполнял обязанности верховного правителя в королевстве Эдуарда. И тогда Эдуард, уже находясь на смертном одре, отдал Англию Гарольду. Вильгельм, конечно, не мог забыть о таком огромном наследстве, обещанном ему сначала Эдуардом, а потом, правда, при весьма непростых обстоятельствах — самим Гарольдом. Для Вильгельма это не было ни завоеванием, ни захватом. Он пришел и взял — на основании и под защитой папской хоругви — то, что принадлежало ему.
— Я знаю историю…
— В таком случае не забывайте о ней! Король ждет от вас послушания.
— А вы во всем послушны ему? Или отстаиваете собственное мнение?
Уэйкфилд окинул Аллору взглядом, и у нее снова затрепетало сердце.
— Я служу королю, как это делает мой отец. Я служу ему хорошо, миледи, так что мое мнение он оценит.
— Понятно. Король вас настолько ценит, что не осмеливается вами командовать.
— Миледи, вы приехали с дальнего севера…
— Из варварской страны?
— Возможно, из глупой страны или из страны, населенной глупцами! — окончательно потерял терпение Уэйкфилд.
Послушайте, миледи, находясь здесь, вы должны придержать язык и помнить, что войны начинались — и гибли люди! — даже по менее значительным поводам, чем те высказывания, которые необдуманно слетают с вашего язычка!
— Я оскорбляю не Вильгельма… — Волна тревоги за судьбу дядюшки снова охватила Аллору, но она спохватилась, что ее слова могут быть истолкованы как оскорбление короля. Она покраснела и сменила тему разговора: — Почему эта дама продолжает сверлить меня взглядом?
— Кто?
— Черноволосая леди, стоящая у нас за спиной.
— Неужели у вас на затылке есть глаза? — насмешливо спросил Уэйкфилд.
— Я чувствую, что она за мной наблюдает.
— А-а, это леди Люсинда.
— С миндалевидными глазами и матовой кожей…
— Да, она очень красивая.
— И плохо воспитана.
Губы его тронула улыбка.
— Тогда как вы — образец деликатности и тактичности. — Аллора стиснула зубы.
— Я не принадлежу к их кругу.
— Скорее шотландка, чем англичанка.
— Кто угодно, но только не нормандка!
Уэйкфилд снова насмешливо взглянул на нее.
— Ну что ж, поживем — увидим, не так ли? — тихо произнес он.
Ей почему-то стало жарко и она покраснела, и ей захотелось выпалить какую-нибудь колкость. Нет, лучше отойти от него подальше — от исходившего от него жара, от его силы и странного воздействия на нее.
Но он уже отвечал на ее вопрос:
— Леди Люсинда очень хочет выйти замуж. Ее, несомненно, тревожат планы короля относительно вас.
— Но у него не должно быть никаких планов!
— Вы задали вопрос, миледи, я на него ответил. Думаю, Люсинда полагает, что вы поступите так, как прикажут вам Бог, король и ваш отец.
— Они не одно и то же.
— А может быть, она смотрит совсем не на вас, а на меня.
— Почему?
— Наверное, ее тревожат мои нежные чувства.
— Нет, это невыносимо! — воскликнула Аллора и тут же одернула себя за непозволительную несдержанность. А его, видно, она снова позабавила.
— У меня много достоинств, — сказал он.
В его словах не было хвастовства — просто констатация факта. Конечно, эта дама с миндалевидными глазами наблюдала совсем не за ней, а за ним. И наверняка ей не было дела до богатства Уэйкфилда. Она, видимо, любила в нем мужчину — необыкновенно сильного, высокого, молодого, темноволосого…
«Остановись!» — приказала себе Аллора, а вслух произнесла с усмешкой:
— Понятно. Но зачем ей так таращить глаза и волноваться? Она ведь уверена в том, что вы подчинитесь воле Бога, короля и вашего отца.
— Миледи, вы, кажется, не поняли: я уже доказал свою верность Богу, королю и отцу, и мне позволена полная самостоятельность в том, что касается моей службы и моей преданности. Может быть, мы пройдем теперь к столу? — предложил он. — Король и ваш отец, наверное, уже заждались нас.
— И в следующую минуту она уже сидела между отцом и дядюшкой. Слева от дядюшки расположился Брет д’Анлу, справа от отца — сам король.