Георг, словно уловив мысли Карла, сказал:
– Это все Эмма, это она постаралась, это все в ее вкусе. Мне же, ты знаешь, ничего не надо. Поэты создают стихи не там, где они сидят, а там, где они витают…
Карл улыбнулся: когда говорят поэты, они даже о себе говорят красиво.
– Теперь ты понимаешь, как Эмма любит меня, – продолжал Гервег, угощая Карла сигарой. – Все это приобретено как подарок мне, в дополнение к приданому.
– Счастливый ты человек, Георг.
– Счастливый? – Гервег задумался, потом вздохнул и сказал, садясь рядом с Карлом на диван: – Конечно, счастливый. Но я был куда более счастливым, Карл, когда ее единственным подарком для меня были только слова. Только слова, Карл, одни слова. Ты все поймешь, когда я тебе прочту кое-что. – Он протянул руку к книжной полке, взял книгу и вынул из нее листок бумаги. Это было письмо Эммы. – Я иногда перечитываю его. – Гервег развернул письмо и показал его Карлу, словно хотел убедить его в том, что оно действительно написано Эммой. – Оно меня вдохновляет. В нем много искренности… И в нем запечатлено мое прошлое, моя былая слава. Вот послушай… – Гервег стал читать: – «Привет тебе, благородный немецкий певец! Своими ранними песнями ты, словно торжественными звуками органа, напел мне воскресное настроение, хотя я не была в церкви. Как велик, о боже, тот, кто способен так постигать тебя! Какими бесконечными дарами наделен человек, который умеет выносить на свет божий сокровища, подобно золотому самородку скрытые в глубине сердца, выносить так свободно и цельно, что его внутреннее сияние превращается в величественное солнце жизни, а мужество становится в его руке пламенным мечом, направленным в любого деспота…» – Георг прижал письмо к губам и замолчал. Потом спросил, не глядя на Карла: – Это о ком написано? Неужели это обо мне написано?
– Я и сам готов написать о тебе нечто подобное, – сказал Карл, тяготясь этой сценой. – Только у меня не хватит таланта, чтобы написать так красиво, как Эмма.
– Теперь и она не сможет повторить то, что написала тогда. – Георг сложил письмо и спрятал его в книгу. – Да, не сможет. – Он поставил книгу на полку, поднялся с дивана и подошел к шкафчику, где стояли бутылки с напитками. – Тебе налить мозельского вина? – спросил он. – Я специально купил бутылку у Мозеса Шмидта на улице Мулен, чтобы угостить тебя, Карл. Ведь это вино твоей родины.
– Не откажусь, – сказал Карл, довольный тем, что разговор о письме Эммы окончен. – Сейчас на берегах Мозеля бродит молодое вино. Когда-то я там гулял и видел, как это делается…
Гервег принес Карлу бокал вина. Потом налил себе, и они выпили. Карл задымил сигарой. Гервег прошелся по комнате, сказал, что следовало бы, наверное, затопить камин, а потом остановился перед Карлом и спросил, не глядя на него:
– Ты, верно, уже слыхал, что я обидел Эмму?.. Она, должно быть, уже пожаловалась Женни. Во всяком случае, собиралась. Грозилась. Рассчитывала на то, что ты сделаешь мне выговор. Я, конечно, заслужил… – Он посмотрел на Карла, ожидая, что тот заговорит, но Карл промолчал. – Понимаешь, мое положение, – продолжал он, – несколько особое. – Гервег искал слова и поэтому говорил с большими паузами. – Меня всюду ждут, всем я интересен, и я, конечно, вынужден что-то делать, даже быть порою легкомысленным… К тому же чисто интеллектуальный интерес к некоторым особам иногда воспринимается как интерес иного рода, и отсюда всякие ненужные разговоры, даже сплетни…
– Георг, – остановил Гервега Карл. – Я, конечно, догадываюсь, о чем ты говоришь. Но ей-же-богу, Эмма на тебя не жаловалась. И я ничего подобного о тебе не слышал.
– Даже так? – удивился Гервег.
– Да, Георг. Я лишь догадываюсь. А ты, вероятно, догадываешься, как я к этому отношусь. И если б ты не начал этот разговор, ты от меня ничего бы не услышал.
Гервег вдруг расхохотался, плюхнулся на диван рядом с Карлом, обнял его за плечи, потом вытер веселые глаза надушенным платком и сказал:
– А я думал, что ты уже приготовил для меня суровую отповедь. Разве ты не заметил, что я поглядывал на тебя с опаской? Мне казалось, что в твоих глазах уже сверкают молнии, а брови, как черные грозовые тучи, сошлись на переносице… Разве не так?
Карл пожал плечами.
– С чего ты взял? – спросил он. – Неужели у меня был такой мрачный вид? Правда, я вспомнил о Бруно Бауэре. Я хотел попросить, чтобы ты рассказал Женни, каким ты его нашел прошлой осенью в Берлине. Может быть, поэтому я показался тебе мрачным?