Правда, Руге утверждал, что Гейне сам разыскал его, сам назначил ему встречу у фонтана в саду Пале-Рояль и даже сам предлагал ему свои услуги… Но я не верю Руге: он всегда не прочь прихвастнуть тем, что касается его известности, влиятельности, значительности, наконец. Впрочем, ты это знаешь.
– Как жаль, – вздохнула Женни. – Чем же мы займемся?
– Женни, – Карл подошел к ней и обнял за плечи, – Женни, я, наверное, тебя огорчу, но раз уж я здоров, раз уж судьба подарила мне два свободных дня, то я их… Словом, мне надо поработать, Женни. Знаешь, родная, время не ждет. И к тому же в библиотеке мною заказаны книги. Они не будут лежать еще два дня. Библиотекарь мой – очень суровый старик, он обидится: он разыскал книги, которые не так легко ему разыскать, а меня нет. Представь себя на его месте. Ты тоже обиделась бы.
Женни не нужно было представлять себя на месте библиотекаря, чтобы обидеться на Карла. Ей достаточно было того, что она на своем месте. Так хотелось побыть с Карлом эти два дня, все равно, как и где, и Карл, разумеется, мог бы пожертвовать ради этого библиотекой. У Женни от обиды предательски дрогнул подбородок, но Карл, к счастью, не заметил этого, а уже в следующий миг она сумела взять себя в руки и, кажется, даже успела убедить себя в том, что прав Карл, а не она, и сказала:
– Конечно, милый. Иди в библиотеку. Только прошу тебя: пообедай где-нибудь и возвращайся домой пораньше.
– Хорошо, – обрадовался Карл. – Все так и будет.
И все же день этот сложился не так, как намечал Карл.
Едва позавтракав, Карл и Женни услышали на улице оживленные голоса. Выглянув в окно, они увидели карету, вокруг которой бегали и шумели дети. А потом из кареты вышел Арнольд Руге и помог сойти своей жене.
Увидев Карла и Женни в окне, Руге помахал им рукой и указал на них фрау Руге. Та улыбнулась и неожиданно, совсем по-парижски, послала им воздушный поцелуй.
– Пойду помогать, – сказал Карл. – Небось притащили целую гору вещей.
Они спустились на улицу вместе.
Руге пожал Карлу руку и артистично поклонился Женни.
– Рекомендую, – сказал он ей о фрау Руге, – моя жена.
Подойдя к Женни, фрау Руге по привычке маленькой женщины приподнялась на носках и поцеловала в щеку склонившуюся к ней Женни.
– Я так рада, моя душечка, моя баронесса, – заговорила она по-немецки, – я так рада, что вижу вас, что мы наконец здесь, что передать вам не могу. Арнольд говорил мне о вас, описывал вас, – фрау Руге отступила на шаг, чтобы лучше видеть Женни, – но вы прекраснее всех его описаний. Вы просто душечка, баронесса.
– Фрау Руге, – сказала Женни, – не называйте меня баронессой. Какая я баронесса? Называйте меня фрау Маркс, мадам Маркс – как вам удобно. А еще лучше – Женни. Вы старше меня, фрау Руге.
– Да, фрау Маркс. Разумеется, фрау Маркс. Но ведь вы все-таки баронесса, – погрозила коротким, толстым пальцем фрау Руге, добродушно улыбаясь. – Но я буду вас называть Женни. Буду, буду. Я надеюсь, что мы очень-очень подружимся.
– А это все ваши дети? – спросила Женни.
– Да. Все мои.
– Сколько же их?
– Я и сама сбиваюсь со счета, – засмеялась фрау Руге. – Когда они бегают и шумят, мне кажется, что их целый полк…
Вещей в карете оказалось не так уж много: четыре или пять чемоданов, два из которых отнес в дом Карл. Но пока он это делал, к дому подкатил омнибус. И вот он-то оказался набитым вещами доверху, главным образом тяжелыми ящиками с мясом – соленым и копченым, как объяснила фрау Руге.
– В Дрездене, – сказала она, – мясо значительно дешевле, чем в Париже. Об этом мне сказал Арнольд. И вот мы решили запастись. Теперь осень, прохладно, мы ничем не рисковали, мясо прекрасно сохранилось. Скоро сами убедитесь, я вас угощу.
Руге не принимал участия в перетаскивании вещей.
Мёйрер, видевший вчера Карла больным, очень удивился, встретив его на лестнице с грузом на плечах. Хотел было сказать ему что-то, но лишь махнул рукой и тоже принялся за работу.
Руге сидел в широком, обитом кожей кресле – он привез его в Париж вместе с другими вещами («Я привык работать, сидя именно в этом кресле», – объяснил он всем) – и отдавал распоряжения, что и куда ставить, да еще покрикивал на детей, которые носились шумной ватагой по квартире, по лестнице, вокруг дома. Они были всюду, где только можно было бегать и шуметь. Фрау Руге, однако, заступалась за них перед мужем и не переставала повторять всем, что дети, проведшие столько дней в карете, в тесноте и неподвижности, просто не могут не бегать и не шуметь. Она просила всех извинить их, на что Карл весело сказал: