Руге и Маркс уже уходили, когда он сказал:
– Хочу дать дружеский совет: не злоупотребляйте атеистической пропагандой. В области высокой теории атеизм допустим, поскольку возможен как логическая альтернатива христианству. В практических же делах он вряд ли полезен.
– И этот туда же! – раздраженно проговорил Руге, когда они вышли на улицу. – Кто следующий?
Следующим был Пьер Леру, старик Леру, как сказал о нем Мозес Гесс, который присоединился к Руге и Марксу на следующий день. Леру не был стариком – ему к тому времени исполнилось только сорок восемь, – но Мозесу Гессу, который был на пятнадцать лет моложе его, он, несомненно, представлялся уже стариком.
Руге обиделся на Гесса:
– В таком случае я для тебя тоже старик? – спросил он. – А для Карла я и вовсе дряхлый старец?
– Арнольд… – Мозес Гесс попытался обнять Руге. – Честное слово, я не хотел…
Руге отвел его руку и долго молчал, стараясь идти так, чтобы не оказаться рядом с Гессом, чтобы между ним и Гессом все время находился Карл. Карл вскоре заметил это и несколько раз отставал, задерживаясь у витрин магазинов, а потом, догнав Мозеса и Арнольда, пристраивался либо со стороны Мозеса, либо со стороны Арнольда – так, чтобы Мозес и Арнольд вновь оказались плечом к плечу. Обнаруживая это, Руге менял место, а потом сказал Карлу:
– Ты можешь не отставать? Мы из-за тебя опаздываем!
Карл расхохотался, обнял Арнольда и Мозеса за плечи и весело объявил им:
– Если вы не перестанете дуться друг на друга, уподобляясь дамочкам, я с вами не пойду. Миритесь! – потребовал он и столкнул их плечами.
– Силен ты, однако, – заметил высокий и худой Гесс.
– Кто силен физически, тот и в теории все время лезет в драку, – сказал Руге. – Я это давно заметил.
– А как же тогда быть с Гессом? – спросил Маркс. – Согласись, что он тощ и слаб.
– Соглашаюсь, – ответил Руге, испытав при этом явное удовольствие: устами Карла он как бы отомстил Мозесу за «старика». – И что же?
– А между тем это наш Мозес заявил: философия духа должна стать философией действия. Вполне мощное заявление!
Мозес улыбнулся, польщенный словами Карла, хотя, кажется, собирался обидеться, когда тот назвал его тощим и слабым. Мир между Руге и Гессом был, таким образом, восстановлен. Но Руге отнесся к похвале, которую Карл высказал Мозесу, с ревностью. Спросил:
– Среди моих высказываний ты, конечно, не находишь ни одного, которое можно было бы назвать мощным?
– Ах, Арнольд, – вздохнул Карл, – ты просто невыносим. Давай прекратим эту игру в обиды. Или ты плохо себя чувствуешь?
– Плохо, – признался Руге. – Если заупрямится и Леру, я не знаю, что я с ним сделаю… Я его растерзаю!
– Арнольд! – сказал Гесс. – Уверяю тебя, мы справимся и без Леру. Честное слово, это не очень глубокий ум. А его проповедь морального исправления общества не много стоит.
– А чего стоят в таком случае наши проповеди? Чего? И что вы вообще без проповедей?
Мозес, не желая продолжения распри, промолчал.
Пьер Леру считал себя прежде всего механиком и лишь потом – социалистом. Именно так он и сказал:
– Я родился и умру механиком. А социалистом я становлюсь, когда вижу несовершенства нашего общества, когда отрываюсь от своей главной работы.
Он принял Маркса, Руге и Гесса в своей мастерской, загроможденной всякими механизмами, слесарными инструментами, железным хламом. На нем был кожаный фартук, какие обычно носят кузнецы, руки его были черны от въевшихся в кожу смазочных масел и ржавчины. Он был весел, показал им свое будущее изобретение, которое он называл нагнетательной машиной, плохо слушал Руге, объяснявшего ему программу журнала, больше говорил сам, главным образом о машине, которую Руге мысленно называл проклятой, не забыл напомнить, что именно он изобрел слово «социализм», а когда Руге прямо спросил его, готов ли он сотрудничать в его журнале, ответил:
– Пока моя машина не заработает, я не возьмусь за перо.
– А если она не заработает никогда? – спросил Карл.
– Что ж, – ответил Леру, сердито взглянув на него, – значит, я никогда не возьмусь за перо. Что, впрочем, не должно вас пугать: щелкоперов достаточно!
– Но мало изобретений, – дополнил его мысль Гесс.
– Верно. Одно техническое изобретение, которое облегчает труд человека и способствует прогрессу общества, стоит многих томов некоторых сочинений.