При разнообразном составе участников всех рангов и положений — от начштаба и контр-адмирала до вестовых — большинство из них даже не подозревало, что состоит в незарегистрированном тайном «сообществе содействия майору». Одни втянулись в него по зову сердца, другие — потому, что майор тронул их своим стоицизмом и душевной привлекательностью, остальные — заразившись добрыми побуждениями от соприкосновения с теми, для кого после выполнения воинского долга следующей обязанностью была забота о боевых товарищах.
Пожалуй, самым подкупающим в этой затее было то, что благодаря анонимности поступков они были абсолютно бескорыстны. Добрые дела не имели надежды на компенсацию, хотя бы только морального порядка, даже в перспективе.
Нетрудно догадаться, что во главе «сообщества» стояла младший военврач, объект увлечения почти всех мужчин из состава двух штабов.
Энергичная и деятельная, военврач работала за двоих, не покладая рук. Вела себя безупречно. Только одна мелочь говорила, что она помнит о своей женской здоровой и яркой красоте: она повязывала голову не белой косынкой, а цветастым шелковым платочком.
Начальники не делали ей замечаний. Очевидно, всем нравилось это смелое сочетание ярких красок лица и косынки.
Не хочется распространяться на тему о ее чувствах и побуждениях.
Автору всегда казалось, что в жизни и в искусстве здоровое всегда тянется к здоровому. Как часто люди оборачиваются вслед случайным встречным, и вы слышите: «Какая чудесная пара!», сказанное порой нарочито громко, чтобы доставить другим удовольствие.
В данном случае, очевидно, все родилось из материнского чувства заботы об очень хорошем человеке. Почему здесь дал короткое замыкание так называемый «здоровый инстинкт», который подсознательно оберегает людей от многих опасных увлечений? Инстинкт не сработал, разум не уберег, хотя женщина помнила случайно слышанную циничную фразу отвергнутого фанфарона:
— Ну какая она ему жена или любовница? Вдовой его она может быть — но не больше!
И все же военврач неизменно держала себя в руках.
6В последнее время майор стал пропадать в штабе штурмовой авиадивизии и в других соединениях чаще, чем это бывало раньше. Более того, он ухитрился без ведома начальства сделать в качестве летнаба вылет на морском «ИЛ-2», приспособленном для фоторазведки.
Идею подсказали моряки из пехотной бригады, занимавшие позиции почти на вершине хребта, тянувшегося параллельно берегу. Сначала это была только догадка, но фотоснимки и добытые «языки» подтвердили, что на стыке немецкого флангового батальона и румынской горнострелковой бригады не все обстоит нормально.
По первому впечатлению все казалось правильным: передовое охранение и немцев и румын находилось на линии, равно удаленной от переднего края нашей обороны. Но у немцев главные огневые средства были оттянуты значительно глубже, чем у румын.
В период затишья на фронте это оставалось незамеченным, так как и немцы и их союзники занимали смежные овраги, покрытые низкорослой густой растительностью. Гребни оборонялись только подвижными огневыми точками и патрулями.
О том, что стыки относительно более уязвимы, известно из учебников. Но, видимо, в данном случае по каким-то причинам ни у румын, ни у немцев не было охоты обеспечить («привязать») взаимодействие обороны на этом участке.
Когда майор предложил использовать своеобразие развертывания сил противника, начальнику штаба армии понадобилась только одна минута, чтобы сказать:
— Пройдите в свой павильон… Пригласите контр-адмирала. Заберите карту и фотоснимки… Я сейчас подойду.
Выслушав все соображения майора и командира базы, начштаба приказал доставить в павильон двух «языков» — немецкого и румынского, очень удачно добытых недавно, можно сказать, специально для этого разговора. Постарались морские пехотинцы.
Из опроса нетрудно было убедиться, что в немецких подразделениях «свои порядки», а у нас — «свои», как сказал румын, подтвердивший, что у них с фрицами нет дружбы, «даже между господами офицерами». Германские офицеры изредка проверяют готовность их батальона и других частей, но командир румынской горнострелковой бригады, говорят, еще ни разу не допускался для ответного осмотра позиции и системы огня соседа.
Немец оказался менее разговорчивым, но его презрение к румынам вообще и к товарищу по несчастью в особенности лишний раз подтвердило слова коллеги. Особенно ценным оказалось его сообщение о «вечной путанице при переговорах по всем видам связи», так как «у этих скрипачей даже переводчики плохо знают немецкий язык».