Робин прошла по проходу, устланному алым ковром, и остановилась под изображением Дайю со злобными черными глазами. Именно в тот момент, когда она все еще смотрела на фигуру, Робин услышала то, чего никак не ожидала и от чего волосы у нее на затылке встали дыбом: плач ребенка где-то внутри храма.
Она быстро повернулась, пытаясь определить источник звука, а потом направилась к сцене. Справа находилась дверь, так хорошо замаскированная в золотой стене храма, что Робин не заметила ее во время служб, на которых присутствовала, отвлекаясь, без сомнения, на демонстрируемые на экране изображения богов и фотоотчеты о благотворительной деятельности церкви. Робин нащупала встроенную ручку и потянула за нее. Дверь открылась. За ней оказалась лестница, ведущая наверх, как поняла Робин, в спальные комнаты. Плач ребенка становился все громче. Робин пошла вверх по лестнице.
129
Судьба огня зависит от дерева; пока внизу есть дрова, огонь горит наверху.
«И цзин, или Книга перемен»
— Итак, — Страйк отрывался от своих записей, чтобы перечитать то, что только что рассказала ему Эбигейл, — за те две или три недели, которые ты провела в бирмингемском филиале ВГЦ, ты точно не помнишь, чтобы кого-нибудь из одиннадцатилетних детей переводили с фермы Чапмена?
— Нет, — ответила Эбигейл.
— Это совпадает с моей информацией, — сказал Страйк, — потому что мой сотрудник навел в Бирмингеме справки о Бекке Пёрбрайт. Известно, кто она такая, потому что сейчас она большая шишка в церкви, но говорят, что она никогда не жила там в детстве.
— Какая разница, жила ли она когда-либо в Бирмингеме? — недоумевала Эбигейл.
— Потому что именно туда, по мнению ее брата и сестры, она уехала после исчезновения Дайю. Бекка вернулась на ферму три года спустя, и она изменилась.
— Ну, вполне могла измениться после трех лет-то, — Эбигейл все еще выглядела озадаченной.
— Ты не помнишь детей Пёрбрайт?
— Нет, они, должно быть, были намного моложе меня.
— Бекка была на пять лет моложе.
— Тогда мы могли видеться в общежитии.
— Темноволосая, — подсказал Страйк. — Довольно привлекательная. Блестящие волосы.
Эбигейл пожала плечами и покачала головой.
— Их мать зовут Луиза.
— О, — медленно произнесла Эбигейл. — Да… Я помню Луизу. Очень красивая женщина. Мазу возненавидела ее, как только она приехала на ферму.
— Правда?
— О да. Они говорили о свободной любви, без обязательств и прочем дерьме, но Мазу ненавидела всех женщин, с которыми трахался мой отец.
— Он и тогда называл их духовными женами?
— Понятия не имею, — беспокойно произнесла Эбигейл. — Послушай, ты можешь перейти к делу? Мне нужно встретиться с Дэррилом, он сейчас зол на меня, потому что считает, что я уделяю ему недостаточно внимания.
— Ты, кажется, не из тех, кого беспокоят подобные жалобы.
— Если хочешь знать, он очень хорош в постели, — холодно объяснила Эбигейл. — Итак, это все, что касается Бекки и Бирмингема?
— Не совсем. Я бы попросил Шерри прояснить следующие пару моментов, но, к сожалению, я не могу, потому что она повесилась через несколько часов после того, как я с ней побеседовал.
— Она... что?
Эбигейл перестала жевать.
— Повесилась, — повторил Страйк. — По правде говоря, это своеобразная традиция этого дела. После того, как я поговорил с Джорданом Рини, он тоже пытался покончить с собой. Я показал им обоим...
Он сунул руку в карман пальто, достал мобильный и открыл полароидные снимки.
— …эти фотографии. Ты можешь прокрутить вправо, чтобы увидеть их все. Их всего шесть.
Эбигейл взяла телефон и просмотрела снимки с отсутствующим выражением лица.
— Это те маски свиней, которые Мазу заставляла вас носить в качестве наказания? — спросил Страйк.
— Да, — тихо ответила Эбигейл. — Это они.
— Тебя когда-нибудь заставляли делать что-нибудь подобное?
— Господи, нет.
Она отодвинула телефон обратно через стол, но Страйк спросил:
— Ты сможешь опознать людей на фотографиях?
Эбигейл придвинула телефон к себе и еще раз просмотрела снимки, хотя и с явной неохотой.