(Пер. Н. Джин)
Я В ДВУХ ИМПЕРИЯХ ЖИЛА
Я в двух империях жила.То — два лица, одна монета.Не золотой монета та была.И не серебряной.Приметане в лицах двух,а в двух руках,не знающих объятий.В отличие от рук у Шивы,Богобляди.
(Пер. Н. Джин)
3. ИЗ БИБЛИИ
К написанию этих стихов меня подтолкнула наскученность самою собой. В попытке избежать себя я решила надеть маски других людей…
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Я вернулся в отеческий дом. В нём по-прежнему мало смысла.Буду жить как положится. Никак не положится, — вновь коромыслоразобью и убуду. По дороге я сбросил в колодец игральные кости.В ту же реку вхожденье возможно, но подобно хожденью к погосту.Я вернулся. В реке повторилась вода. Потому что кругла,словно крышка колодца, земля. И мала. Потому что углане бывает у круга, где можно укрыться. А с круга упастьможно только в себя, где и нечего делать, и негде пропасть.Я свалился в себя, но раскаянья глупого нету в душе.Есть такая усталость в плоти, что ничто не осталось ужекак обречь её на непорочность и пасть на колени,угодив притяженья земного закону, а не моленью.За пределами отчего дома, в котором так плохо со смыслом,мне жилось, как в пределах: ни сладко, ни кисло.Не обидно и то, что нигде не нашёл — и уже не найтини души — чтобы с ней затеряться в бесцельном пути.Вспоминается только картина бескрайнего поляи языческий хор журавлей, голосящих о воленад пространством, где сгинуло время, сгущаясь в печаль,где внезапно я в гневе и страхе, как птица, вскричал.Я вскричал от прозренья: любое движение — прочь,а любое прибытье — убытья мечтой занемочь.И — сквозь мрак непроглядный, ничто, почерневшее в ночь, —мне до отчего дома себя удалось доволочь…А поднявшись с колен, я забыл и простые слова,превратившись в поэта, постигшего суть мастерствав различеньи не-слышанных звуков, не-виденных снов,растворившихся в нём, как на площади — шайка воров.Я вернулся давно. У окна восседаю — невесел и сед.Поедаю свой хлеб, попиваю вино что приносит сосед.Дожидаюсь беды в тишине… Но сосед мой порой,обещает, копаясь в носу, что спасение не за горой.
(Пер. Н.Джин)
МАРИЯ МАГДАЛИНА
Смыслом слово не светит.Дребезг. Фразу знобит.Всё, что разум приметит, —сердце не сохранит.Пусто сердце. Белеянаготой, в темнотестанешь, тупо глазея,как бесчинствуют те.Если заживо губят,смерть — желанная весть.Он один приголубит —но оставит, как есть.Из строки вырвать слово —как из рыбы плавник.В покаянь? основа —грех, что в душу проник.Тот и этот склонится,проводив Его в путь,ты запомни их лица,но бесстрастной пребудь.Как пойдёшь из Магдалы,всякий ухарь за твойрасфуфыренный, шалыйвид отдаст золотой.Подмигнёт ли отпетыйбабник (дома жена)и поманит монетой, —ты пошлёшь его на.Камень старая девадля тебя припасла.Сколь мертво её чрево,столь душа её зла.Абимелех[1] твой хворыйподнесёт им гвоздейдля креста их позораи утраты твоей.Ни открытость к потере,ни свободу дышать,в трезвый выбор не веря,он не в силах прощать.Тс-с, Мария, ни всхлипа.Боль нас освободит.Кроны летняя кипапомнит, что облетит.Сядешь в чёрных одеждах,Магдалина, своих, —среди дней безутешныхНазаретский Жених,Магдалина, предстанет,и явившись едва —Он к любви нас притянети к созвучью слова.Смыслом слово проступит,когда всех супротивпред тобой Он потупитвзгляд, слезу обронив.
(Пер. Вл. Гандельсман)
КРЕЩЕНДО
Плач Марии Магдалины по Иисусу
Слишком долго! Короче, короче давай, не дли.Вроде крика чайки, крика её вдали.Ту сермяжную правду, что в гору, в гору, в пыли,тащит задницу, — в задницу и пошли.Ту сермягу, что в гору, с крестом, в пыли,нерадивым шагом, шагом, подмётки стоптав… Мелираболепное что-нибудь, кланяйся господам земли.Не водись с делягами: все они там врали.Пусть рядят и судят, рядят и судят. Ей-ей,лучше быть одному, одному, чем пасти свинейиль, скосив глаза, глаза с высоты своей,с высоты распятья услышать: «Распни, убей!»Лучше cкука, чем дрожь или смерть. Глупейбыть трагической ложью, чем просто никем. Ничей.Для Того, Кто «Мой!» шипит, не зная что из очейвдруг пролил?сь, — и нет её горячей.Будь уж лучше как пращур, пращур Твой Авраам,что во гневе сына волок: «Предам,как ягнёнка его огню, мол, я предан Тебе…» — а тамсын, глядишь, убёг под шумок, и — никто за ним по пятам.
(Пер. Вл. Гандельсман)
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
На Рождество мир посторонний весьсоставлен из полярных отстояний.Как если б грунт под красками исчез,оставив на холсте лишь боль. Или сплошное ликованье.И привкус — то горчит во рту, а то всё сластит рот.И запах — то далёкий, то наоборот.И напролёт на Рождество одни рыдают, а другие нет —хохочут. Все, как псы, слепы на третий цвет.
* * *
За городской чертой, в кофейне мексиканской,никто не думает горланить, гимны распевать.Под тихий перезвон стаканов с не-шампанскимтут вспоминают тихо что приятно вспоминать.Но в каждой позе замкнуто какое-то пространство.И каждый, как овца на пастбище, — с собой наедине.Блаженство на лице у каждого. Блаженство транса.И ни один из них не восклицает: «Истина в вине!»
* * *
В такую ночь никто не замечает как неустойчив снов узор.Как мысль густеет постепенно и твердеет.Как голоса — внутри, снаружи ли — сливаются в единый хор.И как надежды и иллюзии редеют.И как сквозь дымку — деревом без кроны — проступаетсама реальность. Память вместе с дымкой отступает.В такую ночь приходит пониманье,что начинанью суждено остаться начинаньеми что судьбы не надо верить обещаньям.