(Пер. Н. Джин)
БЛИЖЕ К НЕСУЩЕСТВОВАНИЮ
«Не выходи из комнаты.»
Не обращай вниманья. Не считайcуществованьем то, что за стеной.Не выходи из комнаты. Читайпро не-свою печаль, про мир иной.Не двигайся. Не суетись. Сиди,когда внезапно кто-то завопит.А вздрогнешь среди сна — не смей будитьсебя: то сон соседки. Тоже спит.Не доверяйся голосу внутрисебя. Сиди и никого не жди.И все внутри себя замки запри.А постучатся в дверь, скажи: Уйди!Как манекен среди зеркал кривых,молчи. Зрачки в глазах сотри!И вспомнив вдруг, что нет его в живых,на отражение своё не посмотри.
(Пер. Н. Джин)
ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ
Пришло! Закончилось! Свершилось!Прошла пора веселия и грусти.Полу-улыбка полу-неприсутствия, —знаменье наших дней, — размоет скоропервичный страх первичного позора.Неотличимые в своём бесчувствиии равнодушии, увы,мы станем — как мильоны стебельков травы,как слившиеся мотыльки-лучив зловонной нескончаемой ночи.О, Anno Domini!— Слова не имут срама.— Своим значеньям даже не верны.С самоубийства начинались эти дни:с такого нетерпенья быстро жить,что, не дождясь своей кончины, одолжитьеё пришлось. И на последнем на дыханьи —им не до «как». И на уме лишь «что».И лишь «сейчас». И «это», а не «то».Пророку в наше время не родиться,хоть от пророка никакого прока.И за ненадобностью незачем рядитьсясегодня в рыцаря без страха и упрёка.А все вопросы, как мечи в орала,расплавлены в крючки из запятой.Слеза — слеза отчаяния — сталапредвестием забвенья и пустойрастраты влаги, знаком слабоволия. И более —дурного воспитанья.Меланхолии.Какое время! И какие дни!«Безумные»? О, если бы! «Они,быть может, торжество тоскливых лет…?» О, нет!«…и одиночества, что душу гложет?»Да, быть может, —но всё не так, покуда не сказать,что — «гиблые» они: ни дать, ни взять…Оттуда, из-за кромки океананеистощимого, как постоянство,струится время по меридиануи повисает над земным пространством,чтоб обернуться то дождинкой на кресте,то мхом, — зелёной сединою камня, —то локоном седым, что залетелв паучью сеть, застывшую за ставней.Вот так и пробивается наружу время, —благодаря привычке. Как любое семя.Но ощущенье есть ещё такое,что ломтик времени лишился вдруг покояи мается, надеясь встретить взгляд,который подобрал бы всё подряд, —всё, что отбилось, каждого изгоя;тот взгляд, что отвернулся бы назад,ни разу не моргнув из опасенияувиденное сделать частью зрения,в затворе век увековечить и гадатьпотом: откуда? что за век? года?
О, ностальгия по неведомым частям,по всё ещё не наступившим дням,по разбежавшимся тропам,по тишиной шипящими путям,по неслучившимся удачам,по «всё могло бы ведь иначе…»и по чужим смертям, последним вздохам,по поцелуям, по тому, что плохо.И пусть не веру ностальгия порождает в бога, —на помышление о нём наводит понемногу.Но далеко от вод врастая в землю,в неё роняя одинокую слезу,когда-нибудь, своей печали внемля,в прибрежную сбежишь ты полосу.И там, у вод, у океана постоянства,который всё на свете время заплеснул,узреешь неподвижность: чайка лишь из чванствасплошную может вдруг прервать голубизну…Сплошное время тут, не знающее хроники.Крестами, арками и минаретами не тронутое.Молчанье там — присутствие молчания,не онемение от горя и отчаянья.Там устрицы молчат из бессловесности,из слова всякого извечной неуместности…В этой синей воде отражается белое небо.И на нём облака белый саван соткали из снегадля тебя, но тебе умирать — как вздыхать.И не знаешь тут чувства стыда,что жила бесполезно, не оставив следа.Там, где эта вода, с каждой новой волной —что случалось всегда, то случается вновь.Там ничто никогда не меняется, —ни молиться не стоит, ни каяться:даже в самые тихие дните же устрицы шепчут: «Распни!»Не надейся, не жди:те же страхи тебя впередиподжидают — и в грохоте грома,в какафонии грубой погроматонет песня Авессаллома.О, несчастный Авессалом!О, законный наследник дома!О, изгнанник, — о чём он, о чём?Нагромождение деталей.