Клянусь, я считал, что передо мной не Лика, а чудовище в образе любимого человека. Оно совершало нелогичные поступки. Ведь никакой нормальный человек (а Лика была не просто нормальной — она была и есть лучшей) не станет делать десятки однотипных, неинтересных фото школьного крыльца, клумб, кустов, стадионных труб, чья краска вечно липла к рукам, отдавая металлическим запахом, и зданий по пути в кино.
Всё, что попадало в объектив камеры — и стадион, и парк, и жилые дома, в особенности жилые дома — казалось мне опасным, хотя внешне выглядело по обыкновению прилично.
Я хотел убежать куда-нибудь, но чудовище в образе Лики (теперь я был уверен, что передо мной не человек) возбуждённо открывало рот, высовывало язык в крупных язвах и шептало змеиным шипением:
— Смотри, что я делаю. Разве не красиво, что я делаю?..
Новые язвы появились вокруг рта, уродуя Ликину красоту, выступили на лбу, покрыли шею. Язвы, бывшие на языке, стали увеличиваться, будто внутри каждого закрытого нароста шевелился растущий, готовый вылупиться червь.
Я закричал (утром мама сказала, что я мычал во сне). Ноги мои, как и бывает во сне, стали ватными. Бежать я не мог. Но тут вспомнил, что если не получается убежать, надо… взлететь. Для этого нужно зажмуриться, сосредоточиться и несколько раз взмахнуть руками.
Я взмахнул — и ничего.
Взмахнул снова. Тут-то вся улица и весь город потянули меня обратно. Город, впервые показавшийся опасным, засосал меня болотной тиной, прибил ноги к асфальту, каменной тяжестью опустил голову и оставил практически без сил. Я не мог ни взлететь, ни убежать, ни проснуться. Я мог только наблюдать за действиями твари. А наблюдать было за чем. Да здравствует вечный кошмар!
Чудовище фоткало всё новые и новые здания, и я видел, как они по мере жуткой, непрекращаемой фотосессии становятся старыми, обшарпанными, заброшенными. Несмотря на то, что дома были построены из кирпича и бетона, они обычно дышали зеленью и свежестью, а теперь превратились в съёжившиеся серые бруски чего-то мёртвого. Продолжая жуткое действо, чудовище обращалось ко мне. В его словах таилось намного больше страшного, чем в облике.
— Разве не красиво то, что я делаю? Я всё делаю правильно, — голос донёсся из глубин иссине-красного, разлагающегося нутра. Чудовищу доставляло удовольствие акцентировать внимание на чём-то, чего я не понимал. — Если всё сделать правильно, я буду свободен. Вы не любите свой город так, как полюбят его потомки. Ваши дети, ваши внуки по достоинству оценят его красоту… Почему вы остановили меня три года назад? Я уже тогда мог стать прекрасным гидом для вас и ваших детей. Почему загнали в тесную, душную клетку, откуда снова пытаетесь контролировать? Если вы ещё не поняли, — сказало нечто тихо и особенно грозно, — меня невозможно контролировать. Я не мирный. Я не желаю быть мирным.
Нечто — намного позже я понял, что именно, а ведь оно уже сказало, чем является и что намеренно сделать, — приближалось ко мне медленно, зная, что мне и так не убежать. Большими жижеобразными кусками с него падала плоть. С таким звуком скользкую дохлую рыбу вытряхивают из мешка. Монстр, давно потерявший человеческое подобие, напоминал мультяшный скелет с париком в форме Ликиных волос. Потом я видел подобное в серии «Knock, knock» «Настоящих охотников за привидениями».
Грань между реальностью и нереальностью стала тонкой, и в какой-то момент я понял, что сплю.
— Проснись! — велел я сам себе.
Череп оскалился.
— Проснись! — повторил я, чувствуя прилив потерянных сил.
Контуры чудовища расплылись, и вместо него появился чёрный фон — ещё не реальность, но уже и не страшный сон; открылась дверь, соединяющая миры. Стоял вопрос: удастся мне проснуться и попасть в реальный мир или чудовище оставит меня в грёзах? (Как у Кинга. «Обведут монстра вокруг пальца… или Оно набьёт брюхо?») Чтобы не случилось второго, я не просто сильно — я ДИКО пожелал больше не спать в эти сутки.
Я стал думать…
Во сне, если, конечно, постараться, можно безошибочно умножать двузначные числа, сочинять четверостишия и вспомнить «Бородино» до строки «Богатыри — не вы!» А можно ли не так напрягать память, как интуицию? Можно ли понять, какой сегодня день, какое время суток?.. Я не знал, можно ли, но попытался. И я понял, я ощутил: утро. Его не вымученная, усладительная вязкость влилась в мою квартиру, мою комнату и опустилась, как паутина, на мои плечи. В исчезающем мире стоял унылый, грифельного цвета вечер, и вязкость его несла тяжёлые тёмные тона.
Вечер — не настоящий. К тому же, весьма неприятный. Я не хотел
(чтобы Оно набило брюхо)
оставаться в вечере, наедине с монстром ждать злой, безумной ночи.
Утро — настоящее. Спокойное и безопасное. В нём сливаются речной ветер и цветочный аромат. В нём мешаются краски загорелых мужицких лиц и тонкой ткани советских девичьих платьев.
— Я хочу быть там, где утро. Я хочу проснуться! Сейчас же!
Подумав так, я ощутил теплоту кровати, но продолжал видеть скелет в парике из Ликиных волос. Скелет выглядел парализованным: будто его опустили в колбу и заспиртовали. Он не мог причинить мне вреда и не нажимал кнопку фотоаппарата, не уничтожал мой город. Неясным видением он появлялся на пару секунд и сменялся чернотой, появлялся и исчезал, как изображение на телевизоре, когда тот быстро включают и выключают, включают и выключают. А потом…
Потом ничего.
Когда чудовище исчезло (не насовсем, я чувствовал, но какая разница? Оно пропало не меньше, чем на сутки) и всё перед глазами стало чернотой, в левом нижнем углу темноты я разглядел море цветов, напоминающих павлиний хвост. И всё понял: черноту и разноцветный, напоминающий цветы узор создавали мои же закрытые веки. Я УЖЕ проснулся, но не сразу открыл глаза.
Что сказать, тем утром я оказался именно тем соней, которого осуждает в песне о зарядке «Пионерская зорька». Наручные часы, самые правильные и никогда не останавливающиеся, показывали 11:30. Не помню, чтобы когда-либо спал так долго, почему же тогда продрых до полудня? Ответ пришёл сразу, но был пока интуитивным, не в полной мере понятным. Потому что сны становились всё реальнее и реальнее. Какими бы страшными они ни были, они означали что-то чрезвычайно важное, и я чувствовал, что должен был не бояться, а действовать.
Позже я догадался, а сейчас точно знаю, что были и другие люди, видевшие вещие сны о том же самом. Если надо, Вселенная делает экстрасенса из простого гражданина».