«Я люблю Лику Лебедеву!» — безумно вторил Леонил стенам комнаты, кровати и телевизору «Берёзке» с блестящими в темноте высокими чёрными ножками. «Ле-бе-де-ву» — произносил он по слогам, вспоминая вышитого крестом лебедя в пионерском лагере, балет «Лебединое озеро», «Лебединую верность» Ротару и песню горячего, харизматичного эстонца: «Всё это было, это было у чистых с лебедем прудов. Прошла, взглянула и убила и не оставила следов». Влюблённый разум (сколько ироничной теплоты в этом выражении!) находил всё новые и новые ассоциации и сравнения…
Восхищаясь фамилией Лики, Леонид всё же иногда, на секунду (право, секунда — не преступление) примерял на место Лебедевой Перегудову. «Лика Перегудова» — если можно так назвать, самым тихим из шёпотом говорил Леонид и засыпал.
Лика точно не знала, но начала догадываться, что Лёня, паренёк из параллельного класса, за ней следит. Уж слишком часто Лика сталкивалась с Леонидом там, где сложно оказаться вдвоём случайно: возле стройки здания КГБ, за Центральным стадионом в пятом микрорайоне, у детского сада «Чебурашка», у речного порта и в конце улицы Семиходской. Видела кого-то, подозрительно похожего на Леонида, тотчас прячущегося в чьей-нибудь парадной или совсем уж наивно — за деревом.
Глупый человек, думала Лика. Слишком стеснительный. Будь он смелей, она бы уже давно с ним заговорила. Парень вроде был неплохим: любил родителей, прилежно учился, лучше всех в классе знал английский и коллекционировал марки. В начале учебного года он ещё плавал в бассейне, а в декабре прервал занятия, но не потерял ни фигуру, ни навыки.
Скромность — несомненное человеческое достоинство, но, как всё прочее, она плоха в избытке.
Леонид и сам понимал, что поступает глупо. Он боялся и в то же время нарочно выдавал себя, чтобы будто случайно встретиться и поговорить с девочкой.
Однажды такая встреча состоялась.
Уж очень далеко от дома, на перекрёстке проспекта Строителей и проспекта Героев Сталинграда, Лика «застукала» Леонида с зелёным биноклем в руках. Для кино, виновато объяснил Леонид и залился краской. Что же, что же сейчас будет?! Неужели любимая девчушка обидится? Или сделает замечание голосом Марты Остроумовой?..
Ничего страшного, однако, не произошло.
Лика усмехнулась, по-доброму, но с женской хитринкой, как смеются в фильмах девчата, быстро целуя в щёку своих хлопцев и с гордостью от них убегая. Мотнула головой, мол, не верю, что бинокль нужен для кино, и совершила неожиданное для Леонида: подошла к нему близко-близко. Настолько близко, что силуэты молодых людей разделяли малые, нерушимые ещё сантиметры.
«Если бы Приморский бульвар сняли двумя годами раньше, я точно напела ему: «И раз, и два, и три, и пять, тебе устала повторять, одно и то же говорить: чтоб перестал за мной ходить». Леонид, наверно, мне уже немного нравился. Да, пожалуй, нравился, ведь было в нём что-то от моего любимого актёра, ведь было в нём и что-то своё, задевшее меня. Но его слежки раздражали — это я помню чётко.
…Господи Боже мой, слежки да песни — житейская ерунда. Я ещё… мы ещё ничего не знали! Ничего… Но Леониду удалось узнать заранее.
В пятницу я получила от Лёни письмо. С ума сойти, как выглядело то письмо, каким способом передал мне его Лёня и — главное — о чём в письме предостерегал».