— Отравляют? — переспросил комдив.
— Стрихнином, — сказал Никифоров, возвышаясь длинной, нескладной фигурой.
«Спасибо за уточнение», — мысленно сказал Плиев, а вслух:
— Генерал, вы мне здесь не нужны. Поезжайте в штаб. Там ваше рабочее, так сказать, место...
Никифоров пожал плечами:
— Слушаюсь.
«Спровадил? — подумал Плиев. — Чтоб не мозолил глаза? Чтоб не напоминал своим поведением, одним своим присутствием о пропасти, разделившей нас?»
Да, их разделила пропасть, командующего и его начальника штаба. Такое в редкость: начальник штаба не согласился с командующим, отстаивает свое мнение. Формально в этом нет ничего из ряда вон выходящего. А по существу? По существу начальник штаба прямо и косвенно оспаривает решение своего непосредственного начальника. В армии же так не бывает, чтоб оспаривали принятое решение. Решение надо выполнять, согласен ты с ним или нет.
Никифоров удалялся к «виллису», долговязый, сутуловатый и какой-то непреклонный. Наверное, осуждает за эти слова — «Вы мне не нужны здесь». И правда, не нужен. Резкие вырвались слова, но ведь справедливые. Плиев вздохнул и тронул водителя за плечо:
— Поехали.
Не заладилось у них с самого начала. С самого начала произошел крупный разговор в землянке Плиева. Исса Александрович тогда сказал:
— Приказ на сосредоточение группы у границы отдан, и началась борьба за время и пространство!
— Я уже слышал это. — Никифоров поморщился.
— Еще раз услышите, коль не хотите понять: только высокие, высочайшие темпы наступления позволят нам выполнить боевую задачу и разгромить противника с минимальными для нас потерями!
— Темпы продвижения после перехода границы запланированы нереальные, — упрямо сказал Никифоров. — Я давно служу на Дальнем Востоке, в Забайкалье, я знаток этого театра военных действий... Отдаю вам должное, товарищ командующий: у вас богатейший опыт рейдов на западном фронте. Но простите меня: Восток — это не Запад, здесь совершенно иные условия ведения войны...
— Нет уж, это вы меня простите, своеобразие здешнего театра военных действий не отменяет нашего западного опыта, и мы будем базироваться на нем...
Медлительно, будто полусонно, поводя рукой, Никифоров сказал:
— У меня западного опыта нет, зато есть восточный. Снова подчеркиваю: пустыня Гоби — не Европа. По гобийскам пескам и кручам Хингана, по бездорожью и безводью наступать со скоростью восемьдесят — сто километров в сутки?
— Именно так! Перед главными силами японо-маньчжурских войск в районах Калгана и Жэхэ наши дивизии должны появиться в неожиданные для противника сроки. Это возможно только при одном условии: если темпы наступления достигнут в среднем ста километров в сутки! Потребуется, понятно, тщательная и всесторонняя подготовка...
— Как ни готовься, войскам не выполнить таких завышенных задач. — Черты у Никифорова твердые, волевые. — К тому же у нас не будет времени для закрепления захваченных рубежей. Легко представить, что может произойти, если враг сумеет организовать контрудар резервами...
— Стремительность наступления как раз и позволит предотвратить контрудары. — И у Плиева лицо жесткое, волевое, но он старается говорить помягче, потише, скрывая раздражение. — Врагу нельзя давать времени и возможности для организованного маневрирования резервами. А что касается закрепления, то можете не сомневаться: завоеванного не отдадим.
Никифоров как бы вскользь замечает:
— И все же я склонен думать, что мы ставим перед войсками невыполнимые задачи. Поддерживать связь и управление будет весьма трудно, пожалуй, невозможно.
— А я уверен, офицеры штаба обеспечат своевременное и непрерывное управление войсками в любой обстановке. Поймите, ваши представления о характере наступательных операций устарели, вы сторонник осторожной войны... Правы вы только в одном: до предела увеличив темпы наступления, мы создадим для себя дополнительные трудности. Но зато это наиболее верный путь к победе. В случае малейшей задержки противник вынудит нас к затяжным боям, которые потребуют длительного времени и больших жертв.
— Да, да, и о возможных потерях надо подумать! — Никифоров свекольно покраснел, повысил голос. — Как бы все ваши планы не обернулись большой кровью!
Исса Александрович в упор взглянул на него; раздулись гневно крылья носа, сжались губы. Но выдержка не изменила ему, и в отличие от Никифорова он внешне спокойно сказал: