— За императора!
Они едва успели отхлебнуть, как пронзительно взвыла сирена. Тут же умолкла, словно поперхнулась, и опять завыла — уже безостановочно, сверля воздух. Воздушная тревога! Иосиока вскочил на ноги:
— Это не учебная!
И Хокуда подумал: боевая тревога. Сказал:
— Допьем сакэ!
У механика дрожали руки, когда он разливал водку. Торопливо выпили. Услышали — у штаба крикливая команда:
— По самолетам! По самолетам!
К летному полю скачками, подпрыгивая, бежали летчики и механики. А в небе угрожающе нарастал гул, и уже видны самолеты с красными звездами. Так внезапно появились! Откуда они? Девятка, вторая, третья. Три эскадрильи бомбардировщиков! ПВО проворонила? Зенитные орудия и пулеметы ударили по ним. Но бомбардировщики, заход за заходом, сбрасывали на аэродром бомбы. Взрывы, огонь, дым, земля содрогалась. Недалеким разрывом бомбы тряхнуло самолет Хокуда, и поручик, очнувшись, крикнул:
— Скорей в воздух! Мне надо в воздух!
Механик кинулся к самолету, однако новый взрыв отбросил его к летчику, швырнул наземь. Воздушная волна контузила обоих, но осколки пощадили. Это Хокуда понял, очнувшись: валялся на жухлой колючей траве, тошнило, голова раскалывалась от боли. И Иосиока приподнялся, пошевелил руками и ногами. Живы!
А бомбы продолжали ложиться на летное поле, вздымая кучи щебня и земли, обломки самолетов. Покрывая эти взрывы, вбирая их в себя, громыхнул громом невиданной мощи взрыв: советская бомба угодила в склад авиабомб; эхо этого взрыва заметалось, не утихая, в сопках. Черный дым гигантским столбом уперся в небо — загорелось хранилище горючего. Перебарывая слабость и тошноту, Хокуда осмотрелся: огромные курящиеся воронки, покореженные самолеты, языки пламени, дымная пелена. Дым набивался в легкие, их разрывало кашлем. Кое-как прокашлявшись, Хокуда подполз к механику, заикаясь, прокричал в самое ухо:
— Не ранен?
— Нет! А вы? — Иосиока также заикался.
— Считай, обоим повезло.
Им и в самом деле повезло: живы, а вокруг, по краям запекшихся воронок, немало убитых или серьезно раненных, исходивших воплями. Повезло и потому, что, кажется, самолет Хокуда наименее пострадал, во всяком случае, не горел, как остальные.
Превозмогая слабость, Хокуда и Иосиока помогали уносить раненых и убитых, тушить пожары, засыпать воронки, и Хокуда думал: «Авиаотряд, как таковой, больше не существует. Что же теперь делать?»
Пока таскать носилки с неподвижными телами, кидать лопатой землю, потом напиться — и в бордель. А потом? Как жить дальше? Совершить харакири? Воли на это хватит, коль пошел когда-то в камикадзе. Но харакири — это пассивная, хотя и почетная, смерть. А нужно так умереть, чтобы твоя гибель нанесла урон врагу. Умереть в бою. Но боя-то и не было, русские уничтожили отряд, который даже не поднялся в воздух. Позор и бесчестие, которые можно смыть только в схватке. Его «коршун» еще полетает, как сказал Иосиока. Нужен ремонт, Иосиока им займется. Поручик Хокуда еще взлетит навстречу русскому самолету!
А небо над аэродромом было пустынно, словно не ревело только что моторами русских бомбардировщиков и истребителей. Высокое синее небо, к которому тянулись дымы, стремясь закоптить его. Небо, бывшее родной стихией поручика Хокуда. Небо, с высоты которого поручик Хокуда, бывало, с легким презрением смотрел вниз, на копошащуюся на земле жизнь. И еще посмотрит!
На закамуфлированном автомобиле подъехал от штаба отряда подполковник Мацуока — он был бледен, кустистые, словно удивленно вскинутые брови подрагивали, шрам-скобка на левой щеке подергивался. Подполковник выпрыгнул из машины на взлетную полосу и замер, лишь ноздри раздувались, втягивая прогорклые запахи сгоревшего масла, бензина, каучука, краски. Постоял, опустив голову, и с опущенной головой прошел к себе в кабинет, сел за письменный стол, в кресло, и сделал харакири. Еще был жив, когда в кабинет протиснулся адъютант, чтобы как-то помочь. Подполковник остановил его жестом, сказал внятно.
— Впредь до особого распоряжения штаба армии отряд считать пехотным подразделением.
— Но, господин подполковник, если нам дадут новые самолеты...
— Если дадут, будете летать и мстить, — сказал Мацуока и закрыл глаза.
Да, авиаотряда больше не было, и командир его умер достойно. И все-таки предпочтительнее умереть в бою. Надо воевать! Но воевать в пехоте, которую летчики презирали? А когда сможем получить новые самолеты и как вообще развернутся события? И Хокуда решил: пока неопределенность, съезжу в город, пообедаю в ресторане, навещу девочек. Не сегодня завтра будешь мертвым, как мертвы товарищи летчики и сам господин подполковник Мацуока, так хоть напоследок вкусить радостей бытия...