После боя я подошел к «сто двадцать седьмому». Над башней приподнялся лейтенант Макухин. Обнаружил мое присутствие, подмигнул:
— Лейтенант Петя? Здравия желаю!
— Здравия желаю, лейтенант Витя! Зрел, как ты таранил самурая...
— А что оставалось? Прет, как ненормальный... Но против нашей брони японская слаба!
— Ты его смял, ровно конфетную коробочку!
— Ну, конфетная, ты уж скажешь... Но долбанули мы нормально...
Будни войны, включающие в себя и танковые тараны. Будни войны с чадящими танками, с запахами горелой резины и человеческого мяса. Скорей бы закончить войну, и чтоб ее никогда больше не было на земном шаре! До того благословенного часа, когда наступит мир, не так уж, чует сердце, далеко...
Этой Победы жаждет не один наш народ — все человечество. Что будет в освобожденных нами странах, в том числе в Китае? В Японии? Что будет в других государствах Юго-Восточной Азии? Нам, проливающим кровь за освобождение, не безразлично, какие порядки установятся после войны. Главное, чтоб бедноту не оттерли, чтоб к власти не пробрались богатеи. Это значит: пусть будет не капитализм, а социализм, справедливейшее общество. Но, конечно, сами народы выберут себе путь развития. Навязывать никому и ничего не будем. Разберутся. Опыт Советской страны будет у них перед глазами.
Ну, а пока будни войны — преодоление Большого Хинганского хребта, точнее, спуск с него. И бои с японцами. В танковой схватке были взяты в плен несколько раненых танкистов. На допрссе у полковника Карзанова они показали (охотно, без принуждения): город обороняется весьма боеспособными японскими войсками — пехота, артиллерия, саперы, смертники; японцам оперативно подчиняется кавалерийская дивизия Маньчжоу-Го; правда, как свидетельствовали пленные, маньчжурские части ненадежны и могут сдаться в плен, если удары русских будут сильны. Кто же сомневается в силе наших ударов? Что маньчжуры готовы сдаться в плен, принимаем к сведению. А вот будут ли сдаваться японцы? Тоже, вероятно, зависит от наших атак.
Кончать надо войну! И будет жизнь без войн? Даже не верится. Ведь на моей памяти всегда где-то на планете воевали. А надо бы жить в мире. Когда человечество дозреет до понимания этой простой истины? Лейтенант Глушков дозрел? Видимо. Коль поучает человечество...
А оборону перед городом нам предстоит прорывать. Как показали пленные танкисты, город опоясан траншеями, дзотами и дотами, противотанковым рвом, надолбами из камней, минными полями, проволочными заграждениями. Все на господствующих высотах. Разумеется, это не Халун-Аршанский укрепленный район, где, говорят, под землей бетонные казематы, форты, склады, даже своя электростанция — целый подземный гарнизон. Но и тут, видать, орешек крепкий. Придется разгрызать его, не жалея зубов. Ничего, когда-то разгрызли орешек, называвшийся городом-крепостью Кенигсберг. Неужели и японцам не хочется сохранить свою жизнь? Речь-то идет о финале...
Полковник Карзанов нервничал, и я его понимал: ждать, когда подойдут стрелковый полк и дивизион «катюш» — может, они на подходе, а может, еще далеко, — или вступать в бой за город самому, без чьей бы то ни было поддержки? Отчего бы и не самому, если подвижный передовой отряд — мощная единица? Начать бой, а там, глядишь, подойдут гвардейские минометы и стрелковый полк. И все-таки семь раз отмерь, прежде чем один раз отрезать. И полковник то склонялся над картой, упрятанной адъютантом под плащ-палатку, как под крышу, то, щипля ус, выслушивал донесения разведчиков, то наблюдал в бинокль с НП, — за сеткой дождя что разглядишь, и комбриг тихонько, но выразительно матерился.
С наблюдательного пункта смутно угадывалась котловина, в которой лежал город, и сопки вокруг него. На склонах сопок груды камней, какие-то юрты, полоска выжженной солнцем лебеды. Но нам-то известно от разведчиков: юрты — это толстенные железобетонные доты и дзоты, из черных амбразур высовываются стволы орудий и пулеметов, а рыжая полоска — это не лебеда, это проволочные заграждения. Груды камней — препятствия для танков и самоходок.
— И за камнями, как докладывает разведка, противотанковый ров, управляемое минное поле, — говорит комбриг и добавляет: — Разведка докладывает также: в промежутках между дотами и дзотами траншеи полного профиля и ходы сообщения...
— Единая система обороны, товарищ полковник, — говорит наш комбат.
— Хорош узелок, капитан?
— Мы на Западе, товарищ полковник, и не такие развязывали!
— Добре ответил! Этот узелок будем вместе развязывать: моя бригада и твой батальон...
— Так точно, товарищ полковник! Пехота не подкачает...
Я думаю: комбат уверен, не подкачаем. Не можем подкачать. Не имеем права.