Тон, к которому Александр Михайлович прибегает редко, действует на японцев. Они переглядываются, краснеют от напряжения. Хата суетливо оправдывается:
— Мы примем меры... Но командование Квантунской армии оказалось в затруднительном положении... Нам не удалось сразу довести приказ о капитуляции до всех войск потому, что уже на второй день вашего наступления Квантунский штаб утерял управление своими войсками... Советские танки и пехота наступали неудержимо... Начался хаос...
— Сегодня в некотором роде знаменательный день, — с той же суровостью говорит Василевский. — Можно подводить итоги Маньчжурской кампании... Но мы будем это делать не в торжественной, а в деловой форме... — После паузы обращается непосредственно к генералу Хата: — Подойдите к столу, к карте... Я вам укажу время и пункты, назову номера японских дивизий и отдельных частей — кому куда надлежит явиться, чтобы сдаться в плен... Записывайте!
Хата нервно теребит перчатки, однако слушает Василевского внимательно. Главком говорит:
— Учтите: японские войска должны сдаваться организованным порядком, вместе со своими офицерами. Учтите также, что в первые дни забота о питании ваших солдат ложится на японских офицеров. Части должны иметь свои кухни и запасы продовольствия.
Хата одобрительно кивает, зачем-то принимается протирать очки.
— Японские генералы, — продолжает Василевский, — должны являться со своими адъютантами и необходимыми для себя вещами. Я гарантирую хорошее отношение со стороны Красной Армии не только к высшим офицерам, но и к солдатам.
— Покорно благодарю. — Хата склоняет голову. — У меня еще просьба...
— Да?
— Я прошу разрешить до прихода Красной Армии в отдельных районах Маньчжурии и Кореи оставить у японских солдат оружие. Население там ненадежное, будут мстить... На юг Маньчжурии бежало много японцев, они там на положении беженцев. Я прошу советское командование учесть это...
— Можете не беспокоиться. Мы обеспечим полный порядок и законность на территории, занятой войсками Красной Армии...
— Покорно благодарю.
Василевский поворачивается к Мерецкову:
— Кирилл Афанасьевич, наметьте кандидатуры своих офицеров для встречи с японским командованием.
— Предварительно уже намечены. Остается уточнить...
— Хорошо. — И снова генералу Хата: — Кто из Квантунского штаба прибудет в эти пункты?
Хата называет фамилии своих заместителей и других чинов штаба. Василевский веско предупреждает:
— Позаботьтесь, чтобы они имели необходимые документы и средства связи.
— Я прошу, — говорит Хата, — вашего разрешения оставить нам транспорт и средства связи. Так мы сможем быстрее передать японским войскам указания советского командования.
— Согласен. Поможем в этом...
Когда все вопросы были обсуждены и назначены сроки и когда Василевский разрешил генералу Хата с его свитой отбыть восвояси, Александр Михайлович почувствовал сильную усталость, похожую на недомогание. Но он скорым, бодрым шагом подошел к окну, вгляделся: Хикосабуро Хата грузно топал к машине по узкой, посыпанной песком аллейке и пытался высоко держать голову, однако она сама собой клонилась книзу; позади так же грузно топали высокими желтыми сапогами члены свиты, последним почему-то плелся консул Миякава. Как будто дипломатия прикрывала отступление военных. Нет, не прикроешь! А голова клонится книзу от позора: позор поражения — тяжкая ноша, не всякий выдержит такое бремя, иные японские министры и генералы не выдержали, сделали харакири, вспоров животы по всем правилам самурайской чести...
Ну, а мы честь понимаем по-своему. Наша честь — это точно и в срок выполненная задача. Он с самого начала был уверен в успехе Маньчжурской кампании, впрочем, как и все, кто имел к ней касательство. Но чтобы реализовать задуманное, пришлось много потрудиться, помотаться по войскам, недоспать. Теперь напряженнейшая работа окупается. Василевский вернулся к столу, к разложенной карте, еще раз уточнил с командованием Первого Дальневосточного фронта детали предстоящей капитуляции и отпустил всех. Оставшись один, заложил руки за спину, прошелся по комнате.
«Вот и все! — Александр Михайлович ощутил, как усталость по-прежнему давит на плечи, и сразу же — несмотря на усталость, наперекор ей — опять мысленно сказал себе, однако уже совсем обратное: — Нет, не все, далеко не все!» И снова захотелось работать. Он пошел на узел связи, позвонил по ВЧ Сталину, сдержанно доложил о переговорах с генералом Хата, заключив, что, по его мнению, Маньчжурская стратегическая операция подходит к завершению. Верховный, обычно с вниманием выслушивающий доклады, на сей раз в конце прервал с несвойственным ему нетерпеливым добродушием: