Заложив руки за спину, Александр Михайлович походил из угла в угол, разгоняя тяжелую усталость. Поскрипывали сапоги, поскрипывали половицы. Ветер колыхал занавески на окнах; за стеной, во дворике, уже не пели, но скипидарный запах растревоженной сосны не унимался, лез в ноздри. Ах, какие тут сосны, на Дальнем Востоке, — корабельные, высоченные!..
И вдруг резкая смена мыслей. Василевский подумал о том, что наряду с повседневными проблемами Маньчжурской операции тревожило, угнетало, всплывая в памяти. Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки! Данные, которыми он располагал, свидетельствовали: качественно новое, небывалой мощи оружие, оружие будущего. Сбрасывать атомные бомбы на эти японские города с военной точки зрения было бессмысленно, по отношению же к населению — бесчеловечно, жертвы колоссальные. Американцы запугивают. Но кого? Японию? Или Россию? Не своего ли рода атомный шантаж? Предупреждают о своем превосходстве и требуют от нас быть сговорчивее, согласиться на такое послевоенное устройство мира, каким захочет его видеть Америка? Не выйдет! Мы тоже примем меры, будет и у нас атомное оружие. Вооруженные Силы страны должны совершенствоваться, набирать мощь, чтоб не были опасны чьи бы то ни было происки. И он, маршал Василевский Александр Михайлович, еще послужит своему народу!
Позвонив, Сталин попросил его снова доложить о порядке капитуляции японских войск. Василевский доложил. Сталин сказал:
— Вы хорошо воюете, товарищ Василевский.
Он ответил:
— Готовы выполнить любое ваше задание.
Верховный сказал:
— Товарищ Василевский, подготовьте материалы для награждения отличившихся генералов, офицеров, сержантов и солдат и для присвоения соединениям почетных наименований: Хинганских, Амурских, Уссурийских, Сахалинских, Курильских...
— Хорошо, товарищ Сталин!
— Подготовьте также материалы для присвоения отличившимся соединениям наименований: Харбинских, Мукденских, Порт-Артурских, и для награждения орденами...
— Хорошо, товарищ Сталин! — сказал Василевский и подумал, что Порт-Артур еще не наш, но будет наш не сегодня завтра.
Двадцать второго августа советские воздушные десанты высадились в Дальнем и Порт-Артуре.
32
Мы делали свое дело — воевали. С перевала мы в бинокль рассматривали лежащую внизу местность: кустарник, ухабистая, рябая от луж дорога, поля гаоляна и чумизы, храм, за ним — кварталы поселка, слева крепостная стена, за ней — два храма. Полковник Карзанов сказал офицерам:
— Японцы в городишке нас не ждут, считают, что мы еще далеко. Следовательно, если будем стремительно атаковать, можно посеять панику, а это уже предпосылка нашего успеха. Что? — Но мы молчим, и Карзанов продолжает: — Атакуем одновременно с двух направлений. Чтобы сохранить внезапность, откажемся от артподготовки. Артиллерия будет наступать в боевых порядках и уничтожать очаги сопротивления. Часть наших сил должна обойти поселок и отрезать пути отхода противника...
Рассвет. Дождь стихает. Мы движемся вперед. По сгорбленным фигурам, по землистым лицам я сужу, как утомлены люди. Несколько танков с десантом въезжают на утопающую в жидкой грязи поселковую окраину. Встречные китайцы изумлены: откуда взялись советские танки? Улыбаются радостно, машут нам шляпами, а японские солдаты убегают задами: пригнулись, испуганно оглядываются. Мы подсаживаемся на танки, едем какое-то время на броне, затем соскакиваем, ибо они останавливаются, — к машинам подбегает разведчик в развевающейся плащ-палатке, докладывает Карзанову:
— Товарищ полковник, японские части сосредоточены в крепости!
— На северо-восточной окраине?
— Так точно! А штаб японский в центре, в районе казарм. Наша разведка установила: штаб пехотной дивизии...
— Спасибо, разведчик, за сведения. Они пригодятся.
— Служу Советскому Союзу! — Разведчик гаркает так, что стоящие рядом вздрагивают.
Карзанов одобрительно смотрит на него:
— Иди к своим. Продолжайте выполнять задачу. — И уже как бы для себя произносит: — Ладно, будем действовать решительно. Коль забрались в берлогу... Может, и удастся склонить их к капитуляции? Двинем в штаб дивизии и предъявим ультиматум!