— По Забайкалью, по Восточному Сибиру уже заморозки гуляют ночами-то. Въедем в мороз...
А в Маньчжурии, на стыке августа и сентября, еще теплынь, разве что густы ночные и утренние туманы. И росы обильные. В ночь на первое сентября туман и роса особенно были обильны, и капельки влаги блестели в солнечных лучах на бесчисленных паутинках, развешанных пауками на кустах и изгородях. Эта паутина появилась за одну ночь, словно пауки торопились наткать свои сети к календарному приходу осени. Куда ни глянь — везде паутина. И звезды стали срываться по ночам, скатываться за горизонт. Почему-то падучая звезда вызывает у меня грусть и сожаление. Как будто обрывается чья-то надежда, кому-то перестает светить его счастливая звезда. А в звездопад гаснет много звезд...
Дивизию могут вывести в Читу? А почему бы нет? Чита отсюда ближе остальных советских городов. Ее мы проезжали, от нее свернули с Транссибирской магистрали к Монголии. Обратный путь: минуем Монголию; попадем в Читу, где живет милая Нина с сынишкой Гошкой, которых лейтенант Глушков подвез в эшелоне и которые, вероятно, и забыли о нем. А вот он о них помнит. Адрес Нины, правда, потерял, но дом на Бутинской улице узнает. Женщина, с которой у него ничего не было. Но может быть, если встретятся? Все у него было с Эрной, с немкой, ее он любит, ей верен. Однако между ними война: свела их и развела. Навечно? И есть ли вечная любовь? Кто же все-таки станет его женой? Где искать эту женщину? Где искать свое счастье и как? Или счастье само найдет его? Что сейчас делает Эрна? Уверен: она вспоминает его, так же как он ее. Любя и желая.
Солдаты немало говорят о своих невестах, о будущих женах. У кого-то, как у Логачеева, жена есть, но у большинства — лишь в проекте. Некоторые еще до ухода в армию дружили с девчонками, некоторые познакомились по переписке, почти у всех фотокарточки. Их рассматривают, комментируют.
А как чисто, как нежно говорят солдаты о своих матерях! У меня нет мамы. Как я ценил бы ее теперь, пройдя войны! При жизни не ценил, так хоть после смерти... Мне кажется, я вообще не умею оценить человека вовремя. Только когда потеряешь его, начинаешь понимать, что он для тебя значил. Так у меня было с фронтовыми друзьями, так было и с Эрной: лишь расставшись, на расстоянии, понял, что люблю по-настоящему. Казалось бы, война должна была научить меня и этому — не упускать момента, распознавать в человеке то, что тебе дорого сегодня, а не только станет дорого завтра, тем более послезавтра.
В то утро я проснулся в преотличном расположении духа. В окно ломился солнечный луч, и от него на лицо легла ласковая, теплая полоса. Я крепко, без сновидений, поспал — это залог доброго настроя. И ожидание конца войны, начала мира. И ощущение своей молодости. И надежда на счастье и удачу в будущей жизни, Нет, это здорово — в двадцать четыре года завершить все войны и, увенчанным наградами, шагнуть за порог, вперед, в неизведанное, но, верю, прекрасное.
Я вскочил с койки, выбежал во двор в трусах и майке. Поигрывая мышцами, спроворил зарядку, побаловался гирей. В казарме еще спали, подъема не было, и мой верный ординарец Миша Драчев пускал пузыри на подушку. Давай, Миша, давай, может, это последние твои военные сны. В гражданке будешь дрыхнуть, не ведая сурового: «Подъем!› Будешь вставать по своей воле, сам себе хозяин. Ни отделенного над тобой, ни взводного, ни ротного, разве что жена станет командовать. Но ей, надо полагать, ты охотно подчинишься. Да все мы будем подчиняться своим женам. Заодно и тещам.
Решив облиться по пояс, я набрал из-под крана ведро воды, снял майку, и в этот решающий момент из помещения выплыл в трусах и сапогах ординарец Драчев — прямиком к уборной. Легок на помине! Увидев меня, круто изменил курс, подбежал ко мне, ухватил котелок, зачерпнул из ведра:
— Дозвольте, товарищ лейтенант?
В тоне Драчева я уловил некий налет снисходительности. Так он со мной заговорил впервые, пожалуй. Предстоящая демобилизация действует? Ослабляет субординацию, как бы уравнивает перед лицом замаячившей гражданки? Не скажу, что мне этот тон нравится, но делаю вид, будто не замечаю его. Ординарец — что? Ординарца приструню, не дам распуститься. Да и других буду держать в узде, послабления — минимальные. А возможно, и безо всяких послаблений надо, пусть и замаячил мир?Армия для того и существует, чтоб быть наготове. А это значит — порядок и дисциплина. Вот отпустят нас по домам, мы перестанем быть армией, тогда пей-гуляй и вспоминай про воинскую дисциплину в прошедшем времени. Нет, не так: пей-гуляй и не забывай про воинскую дисциплину никогда, она из тебя человека сделала.