Василевского, командующих фронтами и членов военных советов фронтов принял Сталин. Родион Яковлевич вслед за другими вошел в знакомый кабинет. Ничего в кабинете не изменилось, а вот сам Сталин в чем-то изменился. Внешне: поседел, сутулится, ходит без прежней легкости. Внутренне: будто не столь суров, чаще улыбается, чаще шутит. Или у него просто сегодня доброе расположение духа? Как бы там ни было, Малиновский держался строго, собранно, контролируя себя в самых мелочах — как вошел, как остановился; при встречах или даже при телефонных разговорах с Верховным Главнокомандующим надо быть начеку, надо мгновенно и точно реагировать на вопрос или указание Сталина. Малиновский и в личном общении, и при разговорах по ВЧ чувствовал, как токи всесильной власти исходят от этого негромкого, сипловатого голоса с характерным акцентом; в той власти — все, включая маршала Малиновского.
Но как ни собран был Родион Яковлевич, как ни нацелен на сугубо деловой, официальный лад, он позволил себе подумать о том, что всю Отечественную, с июня сорок первого, Сталин не сдавал, не старел, а в последнее полугодие войны, когда победа была уже бесспорно близкой, и почему-то особенно после победы в волосы Сталина полезла седина, спина стала горбиться, ноги тяжелеть. Такое примерно было со многими: нервное напряжение военных лет не позволяло расслабляться, напряжение ушло — здоровье отступило перед возрастом, перед пережитым, перед болезнями. Да, после победы начали одолевать болячки...
Когда они переступили порог кабинета, Сталин медлительно вышел на середину комнаты и, молча кивнув, повел рукою по направлению к столу для заседаний: прошу, мол, садиться. Но никто не сел, и Сталин не повторил приглашения. Все остались стоять, Сталин прошелся по кабинету. Спросил:
— Ну, как поживают товарищи маршалы?
Осторожный Мерецков промолчал, только бодро улыбнулся; Пуркаев, блеснув стекляшками пенсне, промолчал, вероятно, оттого, что не был маршалом; ответили двое, почти одновременно. Малиновский сказал:
— Мы в боевой форме, товарищ Сталин.
Василевский сказал:
— Товарищ Сталин, мы готовы выполнить ваши предначертания...
— Ну, предначертания... — Улыбка застряла у Сталина в усах. — Так, указания... Всего лишь указания общего порядка... Не буду вдаваться в детали предстоящего. Товарищ Василевский, вы уже объяснили все, не так ли?
— Так точно, товарищ Сталин!
— Это хорошо, хорошо, — сказал Сталин и умолк.
Он походил по ковру от письменного стола к окну, от окна к двери, затем вдоль длинного стола, у которого стояли военачальники; они поворачивали головы вослед ему, видя то рыжеватый ус, помеченную оспой щеку, то грузноватую спину, жесткий, седеющий затылок. Походив, Сталин погрозил кому-то в пространство мундштуком, как пальцем, и сказал:
— Наступает час расплаты... Я человек старшего поколения, сорок лет мы ждали, когда смоют с России это пятно... позор поражения в войне с Японией... Надеюсь, меня не обвинят в шовинизме... — Сталин говорил тихо, растягивая слова и фразы. — У нас к Японии за сорок лет накопились и другие счета... А счета надо оплачивать... Нынешняя война против Японии будет иметь глубокие последствия... Мы не только поможем союзникам, не только поможем порабощенным народам Азии, но и упрочим свои границы, свою безопасность... Угроза немецкого нашествия на Западе устранена. Теперь устраняется угроза японского нашествия на Востоке... Не так ли?
За всех ответил Василевский:
— Так точно, товарищ Сталин!
— У меня, товарищи, созрела идея: обратиться к советскому народу по случаю победы над Японией... Ведь наступит всеобщий мир, товарищи!.. Я уже сейчас думаю над этим обращением... Ну, а вы подведете под него, так сказать, реальную базу...
Сталин улыбнулся — улыбнулись и военачальники. Сталин будто упрятал улыбку в усы — перестали улыбаться и военачальники. Малиновский подумал: в словах, в тоне Верховного — железная уверенность в победном исходе Маньчжурской кампании. Сталин не сомневается в исходе: небывалая мощь стягивается на Дальний Восток, преимущество в технике будет подавляющим, войска опытные, закаленные, и командуют ими испытанные полководцы. Полководцы! И ты персонально отвечаешь за исход, с тебя полный и безоговорочный спрос. И Родион Яковлевич снова ощутил масштабы операции и масштабы своей ответственности. Он вдруг заметил: сутулится. Выпрямился...