Жму крепко Вашу руку! — Д.
Руку Димитрову он тоже готов ножимать крепко, но поступал и поступать впредь намерен по-своему. Хотя теперь, в августе сорок пятого, тактика его будет осторожней. Жаль, не всегда он бывал осторожным...
Мысли перескакивали, словно оттого, что он, не привыкший к пешему передвижению по земле, спотыкался; голова дергалась, и мысли в ней, наверное, смешивались. Не привык гулять, не привык к физическим затратам, лучший отдых — понежиться на диване, в шезлонге.
Мао об руку с супругой прохаживался в тени деревьев: он — неуклюжий, она — изящная, хрупкая, красивая кинозвезда, ставшая женой очень перспективного политика.
— Тебе не жарко? — спросила она.
— Нет, нет, — рассеянно щурясь, ответил он и подумал: вот-вот настанет час действий, надо дождаться этого толчка, за которым последуют решительные шаги.
Но ему было жарко, душно, не хватало прохлады пещеры. И ноги устали, и глаза резало солнечным светом, и пыль оседала на обуви и одежде. Он оглядел плоские, как срезанные, вершины, где пасли скот, и речную пойму с плантациями чумизы, гаоляна, овощей, кукурузы — на вершинах светло-светло, в долине темнее, будто там скапливались тени. Темнее было и в Яньани, среди ее руин. Мао подумал: «Десять лет мы уже здесь. И десять лет вся власть в моих руках!» И вдруг понял: эти два факта, их переплетение и есть толчок, побуждающий к действию! Он сказал жене то, что уже было решено, но что покамест держалось про себя:
— Созываю заседание Политбюро. Надо немедля рассылать уполномоченных в войска, на наши базы. Надо занимать районы, которые будут освобождены от японцев. Упредить гоминьдан! Если необходимо — силой не допускать его в эти районы!
— Мудрое и своевременное решение!
— Сейчас пойдем к себе, и весь день буду работать, как буйвол!
— А вечером, мне кажется, неплохо бы устроить прием в честь Красной Армии. Сун Пина пригласим, других советских. Мы давно вечеринок не устраивали.
— Я об этом уже думал, — сказал Мао, искренне полагая, что так оно и есть; просто мысли жены считал своими. — Это обязательно надо попышнее обставить! Советские товарищи и члены Политбюро...
— Из союзнической миссии никого приглашать не будем, — сказала Цзян Цин.
— Американцы пускай убираются в... — он крепко, по-простонародному выругался. — Пускай скажут спасибо, что терплю их в Яньани...
Проклятые янки! Он как-то послал Рузвельту приветственную телеграмму — не пожалел высоких слов, пылких чувств, а в ответ получил унижение. Из группы американских наблюдателей в Яньани ему передали бумажку, на которой было накарябано по-английски: «Господину Мао Цзэдуну. Благодарю Вас за поздравление. Рузвельт». Не на официальном бланке посольства, не на бланке группы наблюдателей — на клочке простой бумаги, которой подтираются.
Проклятые янки! Оружия не дали, от сотрудничества с нами отказались, предпочли эту старую вонючку Чана, болтаются тут — на всякий случай. Проклятые янки, заморские дьяволы — всё опасаются: куда мы повернем оружие, если получим? Куда надо, туда и повернем. На данном этапе обойдемся без заморских дьяволов. Впрочем, в директиве своим войскам, которую начал мысленно набрасывать, он предусмотрит указание о помощи американцам в их будущих десантных операциях в Китае. Так будет благопристойно. Тем более что неизвестно, где и когда откроются эти операции.
Но когда уселся за письменный стол и приготовился вызывать членов Политбюро, не без недоумения установил: растерянности почти нет, однако нет и железной воли, стальной целеустремленности, буйволиной работоспособности. Вялость, расслабленность в теле, ноги, как ватные. Вялость, расслабленность и в мыслях. Видимо, еще не созрел для действий, несмотря на внешний толчок. Тут толчка оказалось маловато. Потрясение было так велико, что за день с ним не справишься. Вечеринку проведет, а радикальные шаги отложит на завтра. С поступками повременит, а думать будет. Уже думал и сейчас думает. И с членами Политбюро будет совещаться. Только решения, решения потом. Ну, а насчет захвата японских складов оружия — в директиву. Оружие — на первом плане.
Эти совещательные беседы о происшедших событиях он строил по единой схеме: сперва спрашивал о самочувствии, затем говорил о вступлении Советского Союза в войну против Японии и интересовался, что́ думает собеседник по этому поводу. Мао предполагал, что новость ошеломила собеседников, однако они держались спокойно, и Мао подивился их самообладанию. Но они успели подготовиться к его вопросу и единодушно отвечали: радуются, считают, что Япония будет разгромлена Россией и Америкой в течение двух-трех лет, а пока наши 8-я и Новая 4-я армии должны занимать районы, которые будут освобождать союзники, захватывать там японские склады оружия, техники и боеприпасов, оттеснять гоминьдановские части, а при столкновениях уничтожать их. И опять Мао удивлялся, что так точно их суждения совпадают с его мыслями, но вида не показывал, говорил неспешно, негромко: