Нас нагнали полевые кухни, но завтрак все-таки подзадержался. По уважительной причине. Только-только собрались устраивать привал, как на сопке справа затарахтел пулемет, в голове полковой колонны замешкались, остановился и наш батальон.
— В укрытия! В укрытия!
Какие тут укрытия — ссыпались по ту сторону караванной тропы за камни и чахлые кустики. И за высокую траву. Будто трава и кустики могут задержать пулеметную очередь. Пулемет — я определил: станковый, «гочкис», — бил короткими очередями, но куда — враз не понять. Ясно одно: нужно подавить. И тут-то я в который раз пожалел о близости — по расстоянию — к полковому начальству: командир полка приказал командиру ближнего батальона, то есть первого, а тот приказал командиру ближней роты, то есть первой, уничтожить огневую точку! Всегда мне что-нибудь достается. Хотя все равно кому-нибудь надо уничтожать вражеский пулемет. Я повел роту, маскируясь кустарником, в обход сопки, вдогонку донеслось комбатово: «Глушков, не пурхайся! Втемяшилось?» Втемяшилось, и пурхаться мне ни к чему, нужно не терять времени, но и терять своих солдат я не намерен. Поэтому поспешать буду осторожно. Кстати, я не совсем понял, почему посылают стрелковую роту, почему не обработать высотку из пушек, из минометов? Или так быстрей и надежней? Может быть.
Так либо иначе, рота где короткими перебежками, где по-пластунски охватила сопку. Пулеметчики нас заметили: пули засвистели в траве, свист их был, как свист косы. Мы вели огонь из ручных пулеметов, винтовок, автоматов, и «гочкис» посылал очереди то в один конец нашей цепи, то в другой. Я подумал: «Кидается как бешеный, из стороны в сторону». Оборачиваюсь: два минометных расчета тащат свои игрушки во главе с самим командиром минометной роты. Запыхавшись, докладывает, что прибыл по приказанию комбата, раньше не смогли: отстали на марше. Я отвечаю, что лучше поздно, чем никогда, что давай, мол, обрабатывай сопку из своих самоваров, а потом стрелки атакуют ее.
Мины ударили по высотке, ее заволокло дымом, мы забросали ее гранатами и поднялись в атаку. Пулемет тявкнул, захлебнулся. Взбираться по крутоватому склону было нелегко. Наконец добрались до площадки, обложенной плоскими камнями. Представлять-то «гочкис» я представлял, но реальность оказалась более впечатляющей: пулемет был покорежен, а два пулеметчика к нему цепями прикованы! Смертники! Японцы мертвы, в посеченных осколками куртках; овальной формы каски валяются рядом; рядом же и горка ручных гранат, похожих на наши лимонки: не успели воспользоваться.
А на Западе тоже приковывали к пулемету цепями за руку либо за ногу немцев-«штрафников», власовцев, сам видел. Думаю об этом и напряженно жду сообщений, есть ли потери в роте. Потеря была одна, зато какая — лейтенант Петров ранен в грудь, навылет. Жаль хлопца, и повоевать как следует не удалось. Я подошел к нему. Он лежал на брезентовых носилках, санитары готовились спустить его вниз, куда подъедет санитарная «летучка». Теперь опять ищи замену. Из резерва вряд ли пришлют, придется ставить белобрысых, большелобых, смешливых сержантов, снова переводить из помкомвзводов во взводные, заодно и свой, первый взвод отдам, так будет лучше, хватит с меня ротных забот. Понимаю отчетливо: коль выбивает взводных лейтенантов, а на смену им непотопляемые сержанты, значит, война всерьез.
Я наклонился над Петровым — грудь перебинтована, лицо бескровное. Он открыл глаза, прошептал:
— Не повезло...
— Крепись! Придет санитарный автобус, эвакуируем в госпиталь.
— Прощайте, товарищ лейтенант...
— Прощай, друг! Поправляйся...
— Поправляйся! — сказал и Иванов, еле удерживая слезы.
Вот еще один человек мелькнул на моем воинском пути и исчез, я даже толком не узнал его. В общем, парень неплохой. А сколько их мелькнуло и кануло в водовороте войны, и фамилию-то не всегда запомнишь... Бывает, всплывет в памяти лицо, но как зовут — хоть убей...
Я доложил комбату о ликвидации пулеметного гнезда, о ранении Петрова, комбат побежал докладывать командиру полка. А вокруг гремели котелки, стучали ложки: покамест мы перли на сопку, началась раздача завтрака. Подключилась к этому занятию и первая стрелковая рота, ибо жизнь продолжалась. Нехотя совал я ложку в котелок, кое-как проглатывал полуостывшую пшенку, запивал вовсе уж остывшим чайком и не подозревал, какая новость поджидает меня, как и весь первый батальон, после припозднившегося завтрака: распоряжение остаться на месте. Как на месте, почему? Полк уходит, а мы? Я пожалел, что возле меня нет замполита Трушина: он бывал неизменно в курсе событий, но он находился около комбата и был недоступен.