— Что бы это значило? — задумчиво спросил меня Иванов.
— Сам, лейтенант, теряюсь в догадках! Поживем — увидим!
Философская эта фраза «Поживем — увидим», весьма популярная в армейской среде, выручала во многих случаях: стоило лишь набраться терпения, и что-то в конце концов прояснялось. Выручила она и на сей раз! Комбат собрал офицеров и, светясь ликом, объявил:
— Наш батальон войдет в состав передового отряда! Будем действовать в отрыве от дивизии, оперативное подчинение — командарму!
Вот это да! Только что не кричали «ура». Засветились ликами похлестче капитана. Разумели одно: кончается пехотное существование, марши на своих двоих, болтание посередке, выводимся в первый эшелон, оседлаем технику — и вперед. Не разумели многого: с чего так подфартило, образуется ли новый подвижной отряд, либо пополним какой-нибудь потрепанный в боях, куда и когда направимся? С ротной колокольни что увидишь? Но и с батальонной, сдается, видно не все. Трушин тоже ничего не знает, пожимает плечами.
Я смотрю на щербатый рот Феди Трушина, на безбровое, стянутое ожоговыми рубцами лицо комбата и думаю: «Капитан горел в танковом десанте. И радуется, что опять попадает на танк? Или нас на «студебеккерах» разместят?» И мысль: хочу испытать судьбу, что она сулит, судьба, в сражениях не сегодня завтра, отыщет пуля либо помилует, поглядим-увидим, как фортуна со мной обойдется. Фаталист нашелся! Ты не столько о своей голове пекись, сколько о других, отец-командир.
Ударил гром, который не враз отличили от артиллерийского грохота. Но над вершиной, в черной туче, прочертились зигзаги молнии, опять гром и опять молния. Сверкали молнии, и гремел гром, дождя не было. И это показалось странным. А может, и не странно, может, это били колокола судьбы, вещая о ее крутом повороте? Но, как ни были красивы эти придуманные колокола, я заставил себя подумать об ином: если начнется сезон дождей, каково нам будет форсировать Большой Хинган? До него, как ни крути, два-три хороших перехода. Тем паче на колесах.
Белобрысых, усатых, большелобых, бессмертных поставил на взводы, а сержанта Славу Черкасова, сдержанного, неразговорчивого, назначил помощником командира взвода. Обрадовался он, шибко проявил эмоции? Ничуть не бывало. Буднично сказал:
— Доверие оправдаю, товарищ лейтенант.
А я-то думал, он честолюбив, переживает, что в свое время не сделали помкомвзвода. Вот известие о подвижном отряде он воспринял с оживлением, мимолетно улыбнулся и сказал сам себе:
— Повоюем!
Повоюй, Слава! И останься жив. Чтоб на Красноярском вокзале тебя встретили мать и невеста.
Стрелковый батальон разместили частично в «студебеккерах», частично посадили на броню — это, к моему удивлению, были не прославленные Т-34, к которым мы привыкли на Западе, а БТ, известные своей быстроходностью. Танковую бригаду усиливали противотанковые пушки, самоходные артиллерийские установки, зенитные пулеметы, рота саперов. Командовал подвижным отрядом комбриг, коренастый, зеленоглазый, зычноголосый, на нем был комбинезон, скрывавший знаки различия, танкисты звали его Батя и «наш полковник».
Не сходя с «виллиса», комбриг оглядел нашего вытянувшегося по стойке «смирно» комбата с головы до ног, словно прикидывая, чего тот стоит, и сказал:
— Капитан, мозгуй! Действуем в направлении перевала Джадын-Даба, туда уже ушли танкисты из Шестой армии Кравченко. Надо настичь их и не отставать, если удастся — обогнать! Ввяжемся в бои — на твою пехоту рассчитываю. Мозгуешь?
Полковник всмотрелся в лицо капитана и удовлетворенно хмыкнул. А мне подумалось, что комбригово «Мозгуешь?» сродни комбатову «Втемяшилось?». Подумалось также: не только комбат бывал в танковых десантах, и я сподобился езживать на броне — под Минском и Каунасом. Стадо быть, не новичок.
На сборы, погрузку, заправку горючим комбриг отвел полчаса. Обнажив на запястье часы, предупредил: — Ни минутой позже!
По тому, как забе́гали танкисты, стало понятно: слово Бати подхватывается на лету. Учтем. Пускай учтут и артиллеристы, самоходчики, зенитчики, саперы — им же будет лучше. Моей роте выпало ехать на танках — неужели это так, до сих пор не верится. Лейтенант Глушков на танке въедет на Хинган, съедет вниз и покатит по Центральной Маньчжурской равнине аж до Порт-Артура! Если, конечно, японцы не помешают...
Первой роте неизменно везет: под рукой у начальства — посему ее на танки, остальные будут нежиться в «студебеккерах» и полуторках. Конечно, и там потрясет, но там есть скамейки, с голой броней не сравнить. Ну, ладно, не будем привередничать. Другое дело, что за танком охотятся противотанковая артиллерия, гранатометчики, смертники с минами, его бомбят, штурмуют, ему роют волчьи ямы и прочие удовольствия сулят. Грозная машина сама становится мишенью. То, что достанется танку с экипажем, выпадет и десанту. Но выше голову, хвост пистолетом! Будем взаимодействовать, глядишь, и минуют напасти.