И чуть приоткрывает рот, обхватывая губами чувствительную головку. Темная помада стирается, смешиваясь со слюной — это облегчает скольжение, и ей удаётся вобрать член глубже.
Кажется, Энид что-то рассказывала о возможном рвотном рефлексе в такие моменты, но Уэнсдэй не чувствует ничего и близко похожего. Приятное открытие побуждает её ускориться. Она не слишком понимает, что именно должна делать, но похоже, её неумелые действия приводят Ксавье в экстаз. Его глухие стоны становятся все громче и протяжнее.
Наверное, они должны вести себя тихо.
Но прямо сейчас ей тотально наплевать.
Все тело Уэнсдэй пылает, словно на костре инквизиции.
Желание сводит с ума, окончательно становясь невыносимым.
Поэтому она отстраняется и, стерев размазанную помаду тыльной стороной ладони — на руке остается длинный темно-бордовый след — усаживается сверху. Ксавье сиюминутно подаётся ей навстречу, принимая сидячее положение, и с силой сжимает её бедра. Аддамс чертовски надеется, что у неё останутся синяки на местах восхитительно-грубых прикосновений.
Она чуть приподнимается, устраиваясь поудобнее, и одним резким движением опускается вниз. Пульсирующие мышцы податливо расслабляются, впуская твердый член по самое основание. Уэнсдэй тут же начинает двигаться в устойчивом быстром ритме.
Она буквально задыхается от интенсивности ощущений, все тело прошибает тысячевольтным разрядом, заставляющим её рефлекторно выгнуться в спине. Ксавье крепче прижимает её к себе, до боли стискивая ребра. Его правая рука скользит между разгоряченными телами, и большой палец ложится на клитор. От первого же прикосновения у Аддамс начинает отчаянно кружиться голова. Она машинально впивается ногтями в его взмокшую спину, оставляя глубокие ярко-красные полосы.
Она настолько распалена, что это не займёт много времени. Узкая больничная койка скрипит в такт каждому толчку.
Ксавье продолжает ласкать клитор круговыми движениями, затем надавливает чуть сильнее — и все.
Внутри словно что-то взрывается, и обжигающая волна ни с чем не сравнимого наслаждения накрывает её с головой. Уэнсдэй содрогается всем телом, чувствуя, как неистово пульсирующие мышцы обхватывают член плотным кольцом.
Ксавье почти рычит и резко опрокидывает её на постель, вжимая своим телом. Раздвигает шире дрожащие бедра — настолько, что растяжка причиняет ноющую боль — и одним рывком снова входит в неё. Темп грубых движений нарастает с каждой секундой, и Аддамс уже не пытается сдерживать стоны. Оргазм не прекращается, быстро переходя во второй, ещё более крышесносный. Все тело словно опаляет адским пламенем и бьёт лихорадочной дрожью — она буквально забывает, как дышать. Чувство реальности ускользает, растворяясь в импульсах невероятного наслаждения.
В какой-то момент ритм его глубоких жестких движений становится рваным и прерывистым. Ксавье толкается до упора, срывая с её губ особенно громкий вскрик, и тут же быстро выходит. Уэнсдэй чувствует капли тёплой жидкости на своем животе. А спустя несколько секунд — прикосновение мягкого пушистого полотенца, стирающего с кожи следы их близости. Она с трудом заставляет себя открыть глаза.
Ксавье ложится рядом, заключая её в объятия. Больничная койка явно слишком мала для двоих — он недопустимо близко, но Уэнсдэй не сопротивляется.
Совсем не хочет сопротивляться.
Взмокшие каштановые волосы беспорядочно спадают ему на лицо, и она машинально протягивает руку, заправляя за ухо непослушные пряди. Этот жест выходит недопустимо нежным, и у неё невольно сжимается сердце.
Черт побери, ну почему же он… такой?
Почему она его встретила?
Что за чудовищная ирония?
— Я должна тебе сказать… — Аддамс вздрагивает, чувствуя, как его тёплые пальцы лениво скользят по её выступающим позвонкам.
— М?
В нем так бесконечно много нежности.
Тепла. Света. Любви.
Настолько много, что ей не вынести.
Нет, она не сможет исполнить задуманное.
Не сможет довести дело до конца.
Не сможет.
Не…
— Это был последний раз.
— Что? — пальцы Ксавье замирают, и он резко приподнимается на локте, заглядывая ей в лицо.
Уэнсдэй зажмуривается.
Если он продолжит так смотреть, она не сумеет сказать то, что должна.
Почему люди называют это ощущение «разбитым сердцем»? Это слишком поверхностное и неточное сравнение.