Нет, сначала он только почувствовал правду.
Он вспоминает об этом, как человек, которого осенило: как поэт о счастливой строке или актер о внезапно найденном жесте. «Когда появилась волновая механика Шредингера, я сразу почувствовал, что она…» Дальше следует мудреная фраза на физико-математическом языке со всякими там «амплитудами вероятности» и «квадратами модуля пси», так что кажется непостижимым, как подобные вещи можно почувствовать, да еще сразу.
Однако по свидетельству многих теоретиков, например академика Ландау, новые идеи приходят к ним именно в виде математических или полуматематических образов.
Физики переживают подобные внутренние события нисколько не реже и нисколько не менее сильно, чем поэты или изобретатели. Осеняет ищущего. Рассказывают, что, когда Ньютона спросили, как открыл он закон тяготения, он ответил: «Я думал об этом». И во что бы ни отлилось позже озарение ищущего — в художественный образ, формулу или конструкцию, оно, это озарение, имеет еще и предысторию. Оно возникает на уже возделанном поле. Его предыстория — незаметная работа мысли. Его почва — глубокое чувство реальности. И право же, не видно, чем тут отличается исследователь от художника?
Весной 1960 года у меня был случай дважды убедиться, что такого различия нет. Сначала — в Дубне, потом — на Арагаце.
…Помните, как все газеты сообщили о блестящем успехе дубенских экспериментаторов, работавших под руководством академика Векслера и профессора Ван Ган-чана? Тогда, ранней весной 60-го года, они открыли новую элементарную частицу из семейства гиперонов — частиц тяжелее протона.
Существование этой частицы предсказали теоретики. Они заранее окрестили ее отпугивающе красивым именем: анти-сигма-минус-гиперон. Предсказание было сделано, если так можно выразиться, автоматически. Оно вытекало из общего, открытого Полем Дираком правила, что у каждой частицы есть античастица[13]. Само собой возникло и чрезмерно красивое имя нового обитателя микромира: раз уж физики, открыв в середине 50-х годов сверхтяжелую («гипертяжелую») частицу с отрицательным зарядом и массой около 2 300, назвали ее греческой буквой «сигма» — «сигма-минус-гиперон», им не оставалось ничего другого, как окрестить ее теоретического двойника — «анти-сигма-минус». У этого двойника — положительный заряд, а величина массы — та же. И многие свойства те же. И среди них — недоступное для растолкования и самим физикам не очень понятное свойство — странность.
Только на дубенском гиганте ускорителе можно было в ту пору доказать, что такая странная «вещичка» действительно создается при ядерных реакциях. Дело в том, что возникновение частиц в ядерных реакциях — это как бы овеществление энергии участников взаимодействия. Гипероны так массивны, что для их создания нужна огромная энергия (все по тому же известному нам закону Эйнштейна: Е = М·С2). Энергии дубенских протонов-миллиардеров для этого достаточно. Но ее недостаточно у протонов, ускоряемых на других, менее могучих машинах. В Беркли (Калифорния) протоны приобретают энергию около 6 миллиардов электроновольт. Ее хватило американским физикам на создание антипротонов и антинейтронов. Для «производства» антигиперонов ее уже слишком мало.
Вот что интересно: экспериментаторы наши вынуждены были обследовать 40 тысяч кинокадров знакомого нам фильма «Ионизация», правда снятого не в туманной, а так называемой «пузырьковой камере», в которой вдоль трассы заряженной частицы выстраивается тоннель из пузырьков. И лишь на одном из кадров сумели найти след анти-сигма-минус-гиперона. На одном из 40 тысяч! Наткнулся на редчайший след молодой дубенский физик Анатолий Кузнецов.
Вскоре после этого события случай привел в Дубну группу писателей и журналистов, пишущих о науке. Естественно, всем хотелось заодно увидеть и снимок с нашумевшего кадра. И вот на первом весеннем солнцепеке под дубенскими соснами человек в лабораторном халате развернул перед нами большую фотографию.
Она выглядела обыкновенно — как заурядный снимок происшествий в микромире. Множество похожих фотографий снимают ныне физики каждый день в ядерных лабораториях разных стран. Следы пролетевших, возникших, распавшихся частиц — либо белые нити тумана, либо белый пунктир пузырьков. На черном фоне — беспорядочная метель. Вот и все. Но на этой фотографии были еще проведены рукою физика тонкие цветные линии. Они выделили из снежной метели один след и его разветвления — след анти-сигмы и тех частиц, в которые она превратилась.