Выбрать главу

Здесь невольно вспоминается смешное и грустное замечание одного из сотрудников Нильса Бора: «Квантовая теория очень похожа, — сказал он, — на иные победы: вы смеетесь в течение месяцев, а потом плачете долгие годы».

Было так: едва увидев, что в микромире власть однозначно-причинных классических законов кончается, они, эти бесстрашные теоретики, признали ниспровергнутой причинность вообще.

Открывшийся им вероятностный мир природы они назвали миром без детерминизма.

Случай, который был ничем в классической механике и стал всем в механике квантовой, показался им синонимом произвола, не связанного ни с какою формой необходимости.

Вероятностные закономерности не приобрели в их глазах объективного смысла: они сочли эти закономерности чем-то таким, что возникает только в ходе нашего познания микрореальности — в статистике измерений — и из этой статистики переносится в саму природу.

В вековечной борьбе материализма и идеализма непогрешимые физики оказались вольно или невольно на стороне последнего, как это уже бывало не раз в истории естествознания и о чем так страстно и глубоко писал в свое время Ленин.

Вернер Гейзенберг совершенно отчетливо понимал источник тревог Эйнштейна и других «возражающих в философии». Он писал по поводу этих тревог: «Критические замечания в адрес квантовой теории… начинаются обычно с опасения, что квантовая теория даст повод отрицать существование объективно реального мира, то есть считать мир в некотором роде иллюзией…» Но защищал он квантовую теорию от этих подозрений довольно своеобразно: он добавил в скобках, что у Эйнштейна и других проявляется «недопонимание доктрины идеалистической философии»!

Вы видите:.проницательнейшие исследователи, обладатели тончайшего чутья физической реальности совершили в истолковании собственных открытий жалкое философское грехопадение. (Этим эпитетом «жалкий» когда-то наградил философа Маха Альберт Эйнштейн.)

Малоприятное сообщение, согласитесь?

Я нарочно не спешил с ним, стараясь найти для него место поближе к концу этого рассказа. Очень не хотелось, чтобы философские заблуждения или философская неосторожность целой плеяды создателей квантовой механики бросили тень на физические истины новой науки. Это ведь бывало. Тот, кто не желал понять или не хотел принять физические принципы микромеханики, немедленно обрушивался на философские суждения Бора, Борна, Гейзенберга, Дирака. И, расправившись с этими суждениями, утверждал, что ему удалось показать несостоятельность самой механики микромира. С таким же успехом, отвергнув философский фатализм Лапласа, можно было бы торжественно объявить, что тем самым упраздняется и механика Ньютона. Но вспомните еще раз слова мудрого Менделеева: «Оно, конечно, сказать все можно, а ты поди демонстрируй!»

Соотечественник Гейзенберга и Борна, великий Гёте когда-то говорил, что созданное поэтом стихотворение уже не принадлежит поэту — оно принадлежит людям, и что думает о нем сам поэт, не столь уж важно. О научных завоеваниях можно сказать то же самое. Соотношение неопределенностей не собственность Гейзенберга, а волны вероятностей не собственность Борна. И философские мнения первооткрывателей по поводу их открытий решительно ни для кого не обязательны. Нередко это просто плоды бесполезной работы «не по специальности». Этими плодами никто не жаждет завладевать. Что с того, что Мопертюи видел в принципе наименьшего действия доказательство премудрости божьей? К физике это отношения не имеет. Конечно, прекрасно, когда философия исследователя так же истинна, как его эксперименты или математические построения. Тогда она может предостеречь ученого от ложных исканий или направить его мысль в нужную сторону. Но когда физик склоняется к идеалистическим нелепостям, не надо привлекать к ответственности за эти его физические идеи: они тут, право же, ни при чем; их источник — изучение реальной природы, а не философские размышления на досуге!