— Сыночек, не принимай все за правду… От старости голова у нее ослабла. Она уже не понимает, на каком свете живет. Господин Ники был женат и по-мирскому, и по-духовному на госпоже Родике Трандафир…
Кара подумал было, что это игра воображения, что это ему почудилось, но нет, стоявшая перед ним хилая старушка вовсе не была привидением.
— Она совсем выжила из ума, все еще верит, что у нее есть какое то богатство в Швейцарии, что великий воевода Михай ждет, когда ее Ники откроет в Альба-Юлии магазин с вывеской «Поставщик королевского двора». Иначе бедному Михаю, как она утверждает, негде покупать драгоценности. Ха-ха-ха… Правда смешно?
— Спасибо, — промямлил писатель, — спасибо… А вы давно у них?
Старая служанка взглянула на него водянистыми, как у ее хозяйки, глазами:
— Много, много годков, сыночек, даже не помню сколько…
— Госпожа Родика ладила со свекровью?
— Нет, — горько усмехнулась старушка. — Та допекала невестку разговорами о королевской фирме… Но господин Ники любил ее…
— Ей нравилось ходить по кладбищам?
— Ой, сыночек, что-то тянуло ее на Белу…
Кара вновь обрел утраченное было равновесие и вспомнил о цели своего визита:
— А госпожа Родика, после того как во второй раз вышла замуж, приходила к Ники? Ты меня понимаешь?
Старушка опустила глаза, будто раздумывала, отвечать или не отвечать на поставленный вопрос. А может, копалась в своей памяти.
— Заходила она сюда… один раз… — вспомнила она наконец. — Лето тогда было, а ее муж в госпитале лежал…
— И долго пробыла?
— Почти всю ночь… Ох, сыночек, всякое в жизни бывает! Господин Ники все умолял простить его, развестись с фотографом и вернуться к нему. Но барышня Родика из гордости не захотела.
— Она жила с господином Ники?
— Нет, сыночек, нет… Господина Ники я воспитала сызмальства, и мне он обо всем рассказывал. Он, бедный, тянулся к ней, хотел быть с ней, но госпожа Родика держалась твердо. Нет и нет… У разогретого супа, говорила, не тот вкус… Ей виднее.
Кара почувствовал необыкновенную легкость во всем теле. «Какое счастье, что я добрался до этого сгорбленного незаметного существа!» — подумал он, собираясь уходить. Но все же задал еще один вопрос:
— Господин Ники сейчас в Швейцарии? По делам или как?
— Хм, у нас там родственники, — ответила старушка, но тут же приложила ладонь к губам, словно испугавшись чего-то. Потом, услужливо открывая дверь, едва слышно добавила: — Знаете, я двоюродная сестра старшего Удиштяну. Он привез меня из деревни еще девчонкой…
Корнелиу Кара не заметил, как очутился на улице…
Кажется, экономка, двоюродная сестра старшего Удиштяну, вывела меня на путь истинный. И все же нужны доказательства. Только два человека могут их дать: Родика Трандафир и Ники Удиштяну. Но заключенная отказалась от разговоров на эту тему, а сын поставщика королевского двора задержался за границей.
Кто же сказал правду о текущем счете в Швейцарии — госпожа Удиштяну или экономка? Супруга «поставщика королевского двора» на самом деле страдает гигантоманией или разыгрывает меня? Одно несомненно: экономка подслушала наш разговор с госпожой Удиштяну. Зачем? Кто-то приставил ее? Остается дожидаться возвращения Ники Удиштяну.
Надо выяснить также причины слабости Родики Трандафир к могилам или кладбищам, что не одно и то же.
ГРУСТНЫЙ ЗВОН
Солнце клонилось к закату. Неровные тени бесшумно ложились на расцвеченное осенними красками кладбище. Уставшая от долгой ходьбы Родика Андроник направилась к скамейке у изголовья заброшенной могилы. Она села на скамейку, с грустью огляделась вокруг и вспомнила тот осенний день, когда впервые прониклась очарованием этого уголка мирской печали. По ассоциации вновь увидела себя ученицей лицея в форме, плотно облегающей ее девичью фигуру. Тогда она училась в одиннадцатом классе, писала стихи, всем размерам предпочитая александрийский стих, хотя знала, что поэтесса из нее никогда не получится. Но ее поощряли соученицы и преподавательница румынского языка, старая дева Хуцан, которая изумляла всех своей страстной любовью к Эминеску. Она могла в течение нескольких часов подряд читать стихи великого поэта, а когда переходила к любовной лирике, слезы катились у нее по щекам.
В один из осенних дней класс, предводительствуемый барышней Хуцан, отправился на кладбище Белу, чтобы посетить могилу Эминеску. Вначале учениц забавляла странная инициатива их преподавательницы, но когда они вступили на погруженные в сентябрьскую тишину золотистые аллеи кладбища, их души охватило волнение. А когда разбрасывали цветы на могиле поэта, многие из них ни с того ни с сего разрыдались. До них доносились редкие, жалобные удары колокола, а Хуцан со слезами на глазах начала декламировать «Меж сотен мачт».