Пока идет обыск — а он растянулся больше чем на три часа, — мысли мои вращаются в замкнутом круге.
Что же мы имеем? Значит, наша часть в этот момент стоит перед фактом не только дезертирства, но и шпионажа?
По сигналу полковника Мареша мы переходим к составлению протокола. Это область действий прокурора. Он усаживается за столом в гостиной и принимается писать. Ничего нового мы не нашли. Ничего, кроме этих трех улик.
Шеф отзывает меня в сторону и, не вынимая изо рта дымящейся сигареты, шепотом говорит:
— Фэникэ, дело плохо. Если были микрофоны, то должен быть и приемник. Это и козе понятно. И несомненно, такой же миниатюрный, как и микрофоны. А мы его не нашли… Этого нельзя так оставить.
— А может, он носил его с собой?
— Не исключено, — соглашается шеф, — но все равно надо искать… Теперь мы просто обязаны спросить себя, а вернее говоря, ответить: с какого времени точно началась измена Владу?
Последние слова, вопреки очевидным фактам, больно режут мне слух.
— Владу исчез из гарнизона. Почему? Это абсолютно неясно. Какова причина? Ведь ни я, ни кто другой его не подозревал.
Полковник Мареш испытующе сверлит меня глазами сквозь дым сигареты.
— Мне кажутся правдоподобными две версии. Возможно, Роксана, о чем-то догадалась, и это явилось причиной их ссор. Теперь мне кажется естественным, что Роксана после бегства Владу не решилась раскрыть нам правду. А вторая версия… — Полковник останавливается на минуту, чтобы бросить взгляд в сторону гостиной, где вовсю строчит прокурор в присутствии двух понятых, и спрашивает меня: — Владу участвовал в учениях десять дней назад?
— Да.
— Он ведь был и на подведении итогов, — припоминает полковник. — Ты можешь представить себе ценность записей, которые он сделал при помощи этой аппаратуры? Он, видимо, счел, что эта последняя акция дает ему право смотаться… Учти, это просто гипотеза, — пытается пошутить полковник, довольно, впрочем, неловко.
— Если принять эту версию, то спрашивается, зачем ему было сматываться с таким шумом? Он же должен был понимать, что мы на это сразу обратим внимание.
— Была какая-то важная причина. Что-то его заставило поспешить… Я думаю, что Роксану он тоже заставил сбежать… Он так спешил, что даже махнул рукой на китель с аппаратурой и на сберкнижку…
Прокурор заканчивает писать протокол и приглашает нас в гостиную прослушать текст и подписать его. Все верно и точно, и мы по очереди подписываемся.
Неожиданно звонит телефон. Несколько секунд стоит гробовая тишина. Полковник дает мне знак поднять трубку. Я это делаю без удовольствия. Если сейчас раздастся голос Владу, смогу ли я сдержаться? Звонят из дивизии. Я передаю трубку полковнику.
— Да, это я, — хрипло бросает он в трубку. — Слушаю. Докладывай! Узнавал и у соседей? Да, понятно… Хорошо… А что слышно о майоре Лучиане Визиру? Он уже в Констанце? Прекрасно! Будем держать связь. Желаю удачи!
Я уже и сам понял кое-что из разговора, но спешить с вопросами не стоит.
— Ну что ж, приступим к изъятию улик и опечатыванию квартиры, — говорит прокурор.
Полковник Мареш закуривает и поворачивается к понятым. Оба офицера в гражданском, но вытягиваются, как положено по уставу, и со всей серьезностью выслушивают указание хранить в полной тайне, пока идет дознание, все, что связано с найденными уликами.
— Вы можете говорить, что он поссорился с женой, сбежал куда глаза глядят, даже можно сказать, что дезертировал… но не более. Ясно?
— Ясно, товарищ полковник! — отвечают одновременно оба офицера.
— Тогда, товарищ прокурор, мы можем покинуть помещение… забрав, конечно, наши «трофеи». Давайте опечатывать.
Затем обсуждение дела продолжается уже в моем кабинете. Едва усевшись, полковник Мареш вытаскивает пачку сигарет и зажигалку. Значит, сейчас он будет курить одну сигарету за другой, хотя и знает, что я не выношу табачного дыма и в моем кабинете никто не курит. Но на войне как на войне, а в армии командир превыше всего, и мне не остается ничего другого, как поискать пепельницу и поставить ее возле пачки сигарет.
— Одна копия протокола останется здесь у вас, — сообщает мне прокурор. — Ну что я пока могу вам сказать? — Он переводит взгляд на полковника. — У нас есть все юридические основания, чтобы начать расследование.
Покрасневшие от табачного дыма глаза полковника Мареша испытующе смотрят на меня, и мне кажется, что я улавливаю в этом напряженном взгляде сочувствие.