Тебе известна моя точка зрения, но приказ твой я все же исполняю. Первые сведения о Гавриле Андронике не обнадеживают. В настоящее время он находится в военном госпитале из-за обострения язвы, не исключен рак. Ему была сделана хирургическая операция. Надежды, что он выживет, мало. А если и выживет, вряд ли сможет заниматься своим делом. Возникает вопрос: есть ли смысл проводить ТМ-1 и напрасно тратить выделенные для этого фонды?
Твой доклад изучен. Принято решение: операция будет прекращена только тогда, когда станет точно известно состояние здоровья Гаврила Андроника. До тех пор занимайся его семьей. Нам известно, что он женат. Прощупай обстановку в доме, составь собственное мнение, чтобы у нас имелось достаточно данных о семье военного фоторепортера. Мы знаем, что ты рачительный хозяин, поэтому можешь распоряжаться фондами так, как сочтешь нужным.
Поговорить с бывшими коллегами Гаврила Андроника по редакции.
Установить, был ли у Андроника близкий друг, которому он поверял свои тайны.
Подозревали ли у него рак?
Хорошими источниками информации могут стать соседи (особенно соседки). Следует поговорить с соседями.
— Товарищ Иоанид, в интересующий меня период вы были главным редактором журнала «Армата ноастрэ». Гаврил Андроник был вашим подчиненным, если не ошибаюсь, в течение одиннадцати лет. Что вы можете сказать о нем?
— Ваш вопрос носит слишком общий характер. Поймите меня правильно, но за столько лет совместной работы накапливается очень много воспоминаний.
— Меня интересует личная жизнь Гаврила Андроника. Точнее, некоторые моменты его жизни. Например, не знаете ли вы, что произошло с ним в ту ночь, когда он сбежал из госпиталя и был подобран на мостовой перед рестораном «Фынтыника»?
— На всех работников редакции этот случай произвел ошеломляющее впечатление. Он показался нам невероятным, абсурдным, потому что противоречил характеру Гаврила Андроника. Этого человека можно было резать жильем, жечь каленым железом, и все равно он не взял бы в рот ни капли спиртного.
— Почему?
— Его отец умер в расцвете лет от рака желудка. Болезнь началась с язвы, которую своевременно не лечили. Отсюда страх, усиленный уже имевшейся болезнью. Теперь вы понимаете, насколько мы были ошеломлены, узнав, что его нашли на тротуаре в состоянии опьянения.
— Ясно, он сделал это в момент отчаяния, возможно, и послужившего прелюдией к трагической развязке. Он рассказывал кому-нибудь о событиях той ночи? Может, намекал кому-нибудь на то, что произошло тогда между ним и его женой?
— Нет, никому не рассказывал. Его молчание было еще одной неожиданностью для нас. Он не был ни молчуном, ни болтуном. Но всякий раз, когда кто-нибудь из нас заводил разговор об этом и пытался вызвать его на откровенность, он мгновенно замыкался в себе.
— Он был стеснительным?
— Скорее, с комплексами. Из-за болезни не курил, не пил. Зато его жене нравилось и выпить, и покурить. Иногда по этому поводу она даже поддразнивала его.
— У него были друзья?
— В редакции? Мы все были его друзьями.
— А более близкий друг?
— Лику Кристаке. Он и сейчас работает в редакции. Но не думаю, чтобы ему было что-то известно по интересующему вас вопросу. Он сообщил бы мне или полковнику Потопу из контрразведки после столь внезапной смерти Андроника.
— Благодарю вас, товарищ полковник. Если понадобится, я снова прибегну к вашей помощи.
…Наконец мне удалось застать полковника Потопа. Он принял меня в своем кабинете. В самом начале нашей беседы он счел нужным сообщить, что товарищ полковник Панаит ввел его в курс дела и что в пределах дозволенного он постарается помочь мне. Когда я задал ему вопрос «Не знаете ли вы, что случилось в ночь на 15 июня 1971 года в семье Андроник?», мне показалось, что на его суровом лице промелькнула ирония, будто он хотел воскликнуть: «И по таким-то пустякам вы отвлекаете меня от дела!» Нет, он тоже не дал ответа на этот вопрос. «По моему мнению, — сказал он, — Андроник был болезненно ревнив. Думаю, что ревность и толкнула его к бутылке. Но вряд ли это как-то связано с делом, о котором вы хотите писать книгу… Однажды я спросил его, как он попал в «Фынтынику». И вот что он мне ответил: «Это, товарищ майор, — я был тогда еще майором, — сугубо личное дело, которое никак не связано с моими служебными обязанностями». Естественно, я не настаивал. Как работника Гаврила Андроника ценили высоко».