150
Не заползет ко мне коварная змея.
Ограду крепкую от злого своеволья
Поставила мечта державная моя,
И падает мой враг в унылые раздолья,
И торжествую здесь, как царь великий, я,
Как копья воинов, блестят в ограде колья.
Сосуды подняты для буйного питья,
Как первый свет зари над росной чашей всполья.
На опрокинутом лазоревом щите
В гореньи выспреннем, и в милой теплоте,
В атласной пышности, в шуршаньи томном шелка
Такой причудливый, но ясный мне узор!
И созидается мечте моей убор,
И, ароматная, легко дымится смолка.
151
Здесь недоступен я для бредов бытия.
Весенней радости, пророческой печали
Здесь плещет светлая, немолчная струя,
В которой радуги алмазно заблистали.
Зеленоокая, лукавая змея
Здесь чертит чешуей, прочней дамасской стали,
Лазурные слова на пурпурной скрижали,
Змея премудрая, советчица моя.
С речами вещими и с тайною утешной
Нисходит здесь ко мне забвенье мглы кромешной,
И чаши золотой к устам близки края.
Я песни росные к фиалкам наклоняю,
Плетение оград узором заполняю
Великолепнее, чем дали бытия.
152
Иссякла божеская жалость,
Жестокость встретим впереди.
Преодолей свою усталость,
Изнеможенье победи.
Ты — человек, ты — царь, ты — воин,
В порабощеньи ты не раб.
Преображенья будь достоин,
Как ни растоптан, как ни слаб.
153
Душа немая, сострадая
Чужим скорбям, поет свое,
Истомою благословляя
Разрушенное бытие,
И верит вещему обету,
В изнеможении горда.
Но снова устремиться к свету
Уж не захочет никогда.
154
[43]
Довольно поздно, уже летом
В усадьбу добралися мы,
Измучены в томленьи этом,
Во тьме и холоде зимы.
В тот год округа костромская
Приветила нас не добром.
Втеснилась школа трудовая
В наш милый сад, в наш тихий дом,
И оказался очень грубым
Педагогический состав,
От нас в усердии сугубом
Почти всю мебель растаскав.
И деревенской тоже власти
Понравилось поворовать,
А чьей тут больше было части,
Довольно трудно разобрать.
Здесь на зиму мы запирали
Одежду летнюю в запас,
И, вообще, все оставляли,
Что летом надобно для нас.
Но граждане нас проучили, —
Ах, отвратительный урок! —
И все, что можно, растащили,
Презревши слабый наш замок.
Три пары было там сандалий, —
В числе другого взяли их,
Но я жалел для сельских далей
Моих ботинок городских.
Истреплешь жаркою порою, —
А уж не новые они, —
А новых в Питере зимою
Не купишь, — старые чини,
И вспомнил я былые годы,
Мои ботинки уложил,
И дома, и в простор природы
Стопами голыми ходил.
И прежде костромской дорогой,
Храня былую простоту,
Ходил я часто босоногий,
И обувался на мосту,
Теперь два раза на неделе
Ходить пришлося мне туда,
И нынче ноги загорели
Гораздо раньше, чем всегда.
Босым ногам идти приятно
По глине, травам и пескам
Шесть верст туда, шесть верст обратно,
Да две версты до центра там.
Да что же в жизни неприлично?
И приходил в губисполком,
Хоть костромской, а не столичный,
Я постоянно босиком.
155
Мне говорит наставник мудрый,
Что я — царевич. Шутит он?
Я — просто отрок чернокудрый,
В суровой простоте взрашен.
Мне хорошо. По гордой воле
Себе я милый труд избрал.
Я целый день работал в поле,
За плугом шел я, и устал.
Одежды сбросив, обнаженный,
Как раб, я шел в моих полях.
Лишь пояс был, из лент сплетенный,
Да медный обруч на кудрях.
Моим велениям покорный,
По тучной ниве плелся вол.
Я по земле сырой и черной
За тяжким плугом мерно шел.
Кнута я не взял, — только криком
Порой я подбодрял вола,
И в напряжении великом
Мой плуг рука моя вела.
Меня обвив палящим паром,
Мне говорил горящий Феб,
Что землю я бразжу недаром,
Что заработал я мой хлеб.
Моею знойной наготою
И смущена, и весела,
В село тропинкой полевою
Из города девица шла.
Со мной немного постояла
У придорожного креста
И, вспыхнувши, поцеловала
Меня в горячие уста.
Она шептала мне: — Оденем
Тебя порфирой, милый мой,
И медный обруч твой заменим
Мы диадемой золотой.
Словами странными смущенный,
Я промолчал. Она ушла.
Стоял я, в думы погруженный,
Лаская томного вола.
Но что ж я! ждет меня работа, —
И скоро отогнал я лень.
Довлеет дню его забота,
И д ля работ недолог день.
Во мгле безмолвия ночного
Я возвращаюся домой.
Вода источника живого,
Меня, усталого, омой.
156
Воскреснет Бог, и мы воскреснем,
А ныне в смраде и во тьме
Нет места радостного песням,
Нет мадригалов на уме.
В объятьях злобного кошмара
Упали лилии на мхи,
И полыхание пожара
Не вдохновляет на стихи.
вернуться
43