Но мы и здешних не осудим,
И, пребывая в тишине,
Мы ждем, когда же нас разбудит
Заря в безоблачной стране.
212
Слишком медленно сгораю,
Разрушаюсь каждый миг,
И дороги вечной к раю
В темном мире не постиг.
Может быть, еще не знаю
Самых мудрых, вещих книг.
Чернобровая Сивилла
Книгу милую сожгла.
Но и этим мне открыла.
Что в сгорании дотла
Есть неведомая сила,
Крепче камня, тверже зла.
Нынче ночью разогнула
Темный свиток предо мной,
И в глаза мои сверкнула
Грозовою тишиной,
И на миг ко мне прильнула
Из обители иной.
213
Солнце вечное сияет
На вершинах гор.
Славу Богу возвещает
Птичий хор.
Склон горы угрюм и бледен,
Голый камень, мох?
Бесприютен, робок, беден.
Словно чей-то вздох.
Книгу жизни раскрываю.
Чтоб горе прочесть
И над нею Божью раю
Тягостную весть.
— Знаем, знаем! — скажут снова
И гора, и рай.
— В круге пламени земного
Ярко догорай.
— Все отдай земле земное,
И, как синий дым,
Восходи к нам в голубое,
Чист и невредим.
214
Невольным отдыхам не рад
Привыкший к долгим утомленьям.
Не выходить бы из оград,
Не предаваться умиленьям!
Строптивой воле положить
Пора бы строгие пределы,
И, доживая, ворожить,
Как ворожили тайноделы.
И ждать, что упадут цветы.
Что на закате, грустно-алом,
Они, таинственно слиты
Одна с другой, под покрывалом
Сплетая зыбкие мечты.
Придут с отравленным бокалом
Иль с умертвляющим кинжалом
Из-под заржавленной плиты.
215
[64]
Позабыв о светлом Фебе
У полуночной черты,
Мертвый лик на темном небе
Сеет мертвые цветы
И о нашем черством хлебе
Окаянные мечты.
Или нет заботы Гебе?
Или кубки все пусты?
Что не сгинуло, то сгинет,
Только мается пока.
Веет скудный дух пустыни
С аравийского песка.
От погибшей розы ныне
Не поднимешь лепестка.
Победительная стынет
Утомительно тоска.
Вспоминаю сказки Коры,
Покидавшей мир иной
В час, когда темнеют горы
Под внимающей луной, —
Эвменид несносных хоры
Оглашают мрак ночной,
Слышны горькие укоры,
Голос совести земной.
Мать-Деметра, ты Аиду
Персефону отдала.
Разве только панихиду
Ты отпеть по ней могла?
Слезоносную Обиду
Ты на землю навела.
Клич скорее Немезиду,
Расторгай оковы зла.
Сердце кровью ли сочится, —
Грудь разрежь, а сердце вынь,
Персефона возродится,
Ты в отчаяньи не стынь.
Пусть на землю кровь струится
Чистым сеяньем святынь,
И навеки расточится
Дух скудеющих пустынь,
Роза влагой оросится,
Свянет горькая полынь.
216
[65]
Всегда в порывах нетерпенья
И вечно в даль устремлена,
Она лишь в ангельское пенье
Была, пылая, влюблена.
Святая песня серафима.
Звучанье неземных огней.
Ты, для земли неуловима.
Пылала ярко перед ней.
Пред ней и песня херувима,
Сияние чистейших дней,
Змеиным ядом не язвима,
Струилась чище и ясней.
Ее душа всегда крылата,
Всегда стремительна была,
И даже Зевсовы орлята
Бежали бедного крыла.
217
Не клятвами любовь твоя была сильна,
И не словами, бледными от повторений,
Но в небесах она ковалась, мягче льна
И пламеннее всех архангельских творений.
Вот, жертва бедная покоится в земле,
Но пламенной любви пределы кто поставит?
Атланта мрачного, смеющегося мгле,
Рука холодная пыланий не раздавит.
И славит песнь моя, ликующая вновь,
Вся упоенная воспламененным горем,
Твою нетленную, бессмертную любовь,
Сестру пылающим на вечном небе зорям.
218
В одном из наших городов
Жил-был смиренный обыватель.
Он после праведных трудов
Был рад добраться до кровати.
Послушен власти, исполнял
Он все приказы и декреты,
И никого не затруднял
Он подозрительным секретом.
Как все, служил, как все, молчал,
В обыкновенной жил квартире,
Но налетел однажды шквал,
И опыт жизненный расширил.
К нему Трагедия пришла,
Бледна, как смерть, с грозой во взоре,
В его квартире пролила
Она и слез, и воплей море.
А он, забившися в углу,
Не знал, смеяться или плакать,
И слезы на его полу
Поспешно обращались в слякоть.
Придя на вопли, управдом
Сказал: — Здесь, кажется, бранятся?
Кто вы, гражданка? И притом
Я вас прошу не выражаться.
Но бесконечный монолог
Трагедии о стены бился.
И как бы взять с нее налог
Губфининспектор ухитрился?
И кто бы ей вручил патент
Какой профессии свободной?
Сам управдом, как монумент,
Стоял пред ней в тоске холодной.
В ее растрепанной косе
Шипели змеи цвета меди…
Ах, если хочешь жить, как все,
Так не пускай к себе трагедий!
вернуться
64