Все это был здоровенный, плодущий народ, с лоснившимися, гладкими, как налимья кожа, лицами, с жадными глазами, толстыми подбородками и холодным взглядом (большей частью у них были черные глаза), который вдруг делался рабским, сверкая радостью голодной собаки перед куском мяса, когда кто-нибудь из должников приносил проценты или когда вообще где-нибудь близко пахло деньгами... Весь этот народ, несмотря на то, что был молод, уже успел провороваться и быть под судом: так велика у них была жажда глотать и так они были приготовлены десятками лет подьячества... Почти мальчиками, не учась, они поступали на разные должности и тотчас же принимались за свое дело. Но, должно быть, они были слишком щедро наделены инстинктами грабительства или так же, как и Пастуховы, не знали, "как это делается" в нынешнее время, - только, проглотив по куску, тотчас же и попались... Тот слишком поторопился запустить руку в кассу на какой-то станции железной дороги, этот подделал, да тоже "не как следует", вексель, а тот прямо перекусил пополам какого-то мужичонка, над которым ему была дана власть и которого он должен бы был истощать медленно, как паук муху... Словом, все они попались на первом же глотке, и, имея понятие о свойстве их натур, потрудитесь, если можете, представить, что за зрелище представляло это семейство. Аппетит у них был раздражен в высшей степени; воспитание и среда развили его в ужасных размерах; тот маленький кусок, который им удалось отведать на своем веку, был хорош и манил, тянул отведать еще, да и ко всему этому самым раздражающим образом действовало на всех постоянное созерцание пахнувшей удачным грабежом маменьки... Запах этот злил их и ссорил между собою ежеминутно, и ежеминутно они боялись пикнуть, боялись громко сказать словечко, чтобы не потерять во мнении главы этого клоповника, и шипели поэтому друг на друга, как змеи.
Иметь за стеной такое соседство, знать, что тут, за нашей спиной, копошится что-то злое и жадное, - ощущение было в высшей степени неприятное и, вместе с унылым настроением духа всего городка, делало пребывание в нем далеко не отдохновением; повторяю, нас спасали только поездки за город, в деревню, после которых можно было на некоторое время позабыть все скучные и дрянные мелочи, окружавшие нас...
Но и несмотря на эти поездки, я бы не мог прожить здесь долго, если бы меня, в этом самом отвратительном гнезде госпожи Антоновой, не заинтересовала одна личность, жизнь которой навела меня на некоторые, в конце концов очень утешительные, относительно повсюду свирепствующего уныния, размышления.
С этим субъектом я и познакомлю теперь читателя.
II. РАССКАЗ
В один из первых дней после моего приезда в городок, когда мы, отобедав, отдыхали - один в одной, другой в другой комнате - и когда в доме, на дворе и на улице царствовала невозмутимая тишина, в пустом зале вдруг раздался голос - Иван Иваныч, а Иван Иваныч!
- Что вам? - отвечал мой приятель из своего кабинета.
- Да мне бы два словечка хотелось...
Говоривший, по-видимому, стоял на улице или на дворе и говорил в отворенное окно.
- Что такое, какие словечки? - шлепая туфлями и направляясь к окну, говорил мой приятель. - Здравствуйте, отец дьякон! Какие словечки?..
- Доброго здоровья!.. Да я было хотел...
- Вы вот что скажите прежде всего, - перебил его Иван Иваныч: - бросили вы пить или нет и принимаете ли железо?
- Бросаю...
- Бросаете? Прекрасно... А железо?
- Да вот я об этом и хочу с вами потолковать.
- Что же такое?
- Да вступает ли?
- Что вступает ли?
Как ни прискорбно, а надо сказать, что приятель мой, попав в такую непроходимую глушь, как этот несчастный городок, и видя постоянную бедность и невежество самые поразительные, стал чувствовать себя и по своим знаниям и по средствам неизмеримо выше всего этого люда и усвоил себе некоторую покровительственную развязность в обращении со всем этим народом. Не знаю, виноват ли он в этом.
- Что такое, - продолжал он, усаживаясь у окна: - что такое "вступает"? Что вы тут толкуете? Куда "вступает"?
- Да железо-то... Точно ли, мол, вступает в это... как его?..
- В кровь, что ли? В организм?
- Вот-вот... в это самое... Точно ли, мол?..
- Ах, отец Аркадий, или как там вас, отец вы или кто, уж не знаю.. Сколько раз я вам говорил - да! да! вступает!
И именно вступает в кровь! За каким же чертом, спрашивается, я вам его прописывал? Ну, скажите, ради бога, за каким чертом?
Отец дьякон кашлянул.
- Вы, - продолжал доктор, отделяя каждое слово, - вы пили, кровь у вас теперь - не кровь, а сусло... Понимаете?..
Сусло, а не кровь!..
- Позвольте, - перебил дьякон. - Господи помилуй! Да разве я об этом? Конечно, пьешь... Да нешто я об этом? Сусло!
Я и сам знаю, что сусло.
- Ну так что же тут, о чем же тут разговаривать? Принимайте железо - и все!
- И, то есть, уж в самый корень вступит?
- Я не знаю, что это за корень... Вам куда надо-то?
- Да по мне бы в самую настоящую точку...
- Еще куда?.. В корень, в точку, еще куда?
- То есть чтоб в самую, например, в жилу?..
Дьякон ждал ответа.
- Знаете, что я вам скажу, отец дьякон, - довольно строгим тоном заговорил доктор. - Так говорить нельзя... Помилуйте! Да этакого разговора сам черт не разберет... Что это значит - в самую точку? Где самая жила, а где не самая?
Ведь это - просто черт знает что такое! Что такое вы говорите?
Дьякон и сам засмеялся.
- Черт ее знает в самом деле, плетешь языком невесть что!..
- Ей-богу, ведь это невозможно!.. В точку да в жилу...
- Ха-ха-ха!.. - хохотал дьякон.
- Ей-богу, невозможно!..
После незначительного молчания, во время которого доктор, надо думать, смягчился, разговор возобновился вновь.
- Я вам говорю, - начал доктор спокойно и категорически: - железо вступает в кровь! раз!
- Так!
- Поправляет и укрепляет нервы!
- Два! - тоже категорически отчеканивал дьякон. - Далее?
- Да чего ж вам еще?
- А в душу?
- Что в душу?
- Да в душу-то вступает ли?
Этот вопрос снова как будто встревожил доктора.
- Знаете, батюшка, что я вам скажу... Мне кажется, что вы - большой охотник разговаривать! Вы сначала попробуйте - перестаньте пить да полечитесь, а потом и увидите, что будет с душой...
- И возобновляет?
- Нет, отец Аркадий, это невозможно! Это... Это... Так вы хотите, чтоб я вам душу возобновил, что ли? Так? Да?
Доктор, очевидно, озлился.
- Да какой же мне, помилуйте, - тоже, по-видимому, ощетинившись, заговорил дьякон, - какой мне расчет там нервы эти самые, ежели оно не попадает в самую точку?
Доктор бегал по комнате в очевидном гневе и молчал.
- Никакого мне нет расчету его пить, ежели оно только обапола болезни ходит, там, в эти в нервы в разные, а в самую, значит, суть-то - и нет!..