- Нет! Ради бога, оставьте! Я не могу. Я не могу больше разговаривать так... Делайте, что хотите.
Дьякон замолк и кашлянул. Взволнованный приятель мой, большими шагами ходивший по комнате, вдруг повернул в мою и проговорил:
- Как тебе нравится такого рода разговор? Слышал?
- Да, - отвечал я. - Кто это такой?
- Не в том дело, - перебил меня озлобленный друг, - но представь себе, какова пытка каждый божий день слушать объяснения в таком роде: "нельзя ли в самую жилу", "не пущает" и так далее. Извольте их лечить! У одного не пущает, у другого какой-то, изволите видеть, растет в сердце горох...
Что такое? Что за чертовщина? а это - порок сердца... так в Москве сказали, - горох, говорят.
Нечего сказать, любит провинциальный деятель, поймав терпеливого слушателя, порассказать о своем самоотвержении, терпении и о множестве других достоинств, которых не видят и не ценят. Добрые четверть часа слушал я эту похвалу собственным достоинствам моего приятеля, излагаемую им в виде фактов невежества окружающих, - невежества, переносимого им вот уж пятый год и за такое ничтожное жалованье (и об этом была речь). Наконец он как будто устал, потому что остановился.
- Ты спрашивал, кажется, кто это такой? - вспомнив мой вопрос, переспросил он и, принявшись возиться с своими карманными часами, заводить их, прикладывать к уху, продолжал - это какой-то сельский дьякон. Теперь он под судом за что-то. Кажется, за пьянство - хорошенько не знаю. Когда мне с ними пускаться в откровенность? Н-ну, знаю, то есть по крайней мере слышал, что жена ушла от нею и, кажется, где-то учится в родильном доме или что-то в этом роде. Потом отлично знаю, что пьянствует и поминутно лезет с разными нелепыми разговорами, с точками с разными да с жилами.
Надоел он мне ужасно!
Иван Иваныч! а Иван Иваныч! - робко послышался опять голос дьякона.
- Как? вы еще здесь? - совершенно утихнув и успокоившись изумился доктор и пошел в зал). - Что вы тут делаете?
Я думал - вы уже ушли.
- Не сердитесь бога ради, Иван Иваныч! Что ж такое! Мне надо разузнать, в чем дело...
- Я вовсе не сержусь, - мягко заговорил Иван Иваныч, - а повторяю вам, что так нельзя говорить, и всякий вам скажет то же.
- Ну, я больше не буду. Следовательно, на том дело стало - принимать?
- Что такое?
- То есть железо-то, принимать, стало быть?
- Конечно, принимать...
- Превосходно! Стало быть, так и будет. Только я вас еще хотел спросить об одном, - робко прибавил дьякон.
- Сделайте милость, спрашивайте.
- Изволите видеть, - тихо, убедительно заговорил дьякон - Теперь вы говорите порошки там, нервы, например, органы и все этакое, - ведь это физика?
- То есть как физика? Я не понимаю, что вы хотите сказать?
- То есть материя, но не дух, вот как я думаю?
- Порошки-то не дух?
- Не порошки, а, например, все прочее, весь состав?
- А-а, ну хорошо, ну материя.
- Изволите видеть, даже и в "Русском слове" не сказано прямо так, что, мол, это все одно.. Ежели бы так, то взять палку - вот тебе хребет обмотал бечевкой - нервы, еще чего-нибудь наддал - и хоть в мировые посредники выбирай только шапку с красным околышем одеть - Ишь как у нас отец дьякон-то! Остроты отпускает!
- Да ей-богу, ежели так-то.
- Продолжайте! продолжайте .. Н-ну материя? Ну?
- Ну, а дух, я говорю, следовательно - часть особая, изволите видеть?
- Положим, особая. Далее?
- А далее, вот я и сомневаюсь, чтобы оно на пользу было ..
например, для духа...
- Это, кажется, вы опять начинаете старую песню? - перебил Иван Иваныч и, должно быть, так ясно выразил нежелание слушать эту песню, что собеседник его почти тотчас же и во всю мочь своего голоса заговорил:
- Нет! Ей-богу, нет! Иван Иваныч! Сделайте одолжение!
не о порошках.
Он как будто останавливал этими торопливыми и крикливыми фразами намеревавшегося уйти доктора.
- Как не о порошках? Ведь опять договорились до того, что "вступает" и так далее?
- Перед богом, не об этом! Куплю, ей-ей куплю, сию минуту...
- Так об чем же в таком случае? Я, ей-богу, вас не понимаю.
- Два словечка! Позвольте, дайте мне досказать, я сию минуту объясню вам. Сделайте ваше одолжение!
Коротко и резко стукнул стул: доктор, очевидно, сел и решился слушать.
- Как материя, - с расстановкою и тоном отвечающего на экзамене ученика начал дьякон, - как материя имеет на свою пользу разные специи, так равно и дух их имеет..
И замолк.
- Все?
- Все.
Очень приятно, по крайней мере коротко.
И так как... - начал было дьякон тем же тоном.
- Да ведь все?
Только еще полслова! Сделайте ваше одолжение! то есть чуть-чуть... И так как для тела, следовательно, есть разные порошки или там примочки, то для духа они пользы не дают.
То, следовательно...
- То что то?
- То, что дух имеет свои, например...
- Примочки?
Примочки не примочки, а тоже средства... Порошки для тела, а для духа надо другое... Вот какое дело! Я, как перед богом, вам говорю, сейчас куплю железа этого, а для духа-то нет!..
Надоело ли доктору слушать все это, только он на этот раз не придирался к собеседнику, а довольно кротко сказал:
- Что ж такое для духа, по-вашему, надо?
То-то и мудрено - "что"? Об этом-то и разговор.
- Ну, об этом вы посоветуйтесь с кем-нибудь другим, я тут уж - пас!
С кем же мне советоваться? Да тут во всем городе ни один человек не знает, что у него есть дух и есть тело... Им бы только жалованье получать... Мне спрашивать об этом некого...
- Ну, и я вам тоже не могу помочь.
- А чтение, например? Как вы думаете?
Доктор барабанил пальцем по подоконнику и молчал.
- Ежели, например, основательное чтение?.. Ведь, я думаю, оно восстанавляет? а? как вы думаете?
Конечно... - совершенно рассеянно отвечает доктор.
Ей-ей? Я так и думал!.. Порошки - для тела, книги - для духа?Да пить перестану?
- Это-то самое было бы лучшее...
- Ей-ей, перестану. Будь я проклят! Вот как! А? как вы думаете? И порошки, например, и чтение, ан, может быть, и восстановится?
- Очень может быть! - вовсе не интересуясь этим разговором и думая о чем-то другом, пробормотал доктор.
Ей-богу? Ну и отлично!.. Иван Иванович! будьте отцом родным! батюшка! жалобно заговорил дьякон.
- Что такое?
- Одолжите книжечек! Сделайте милость!
- Какие есть, берите, хоть сейчас...
- Я сейчас, и железо сейчас...
- Заходите.
Скоро в комнату вошел тщедушный, худенький человек, в истасканном подряснике, и робко, на цыпочках, направился вслед за Иваном Ивановичем в его кабинет; проходя залом, он обернулся в мою сторону, и я увидел прежде всего крайне странные, не то восторженные, не то испуганные, даже сумасшедшие глаза, ярче всего выдававшиеся на худом, бледном, еще не старом лице, с жидкими длинными белокурыми волосами и маленькой бородкой, которую он постоянно щипал, пробираясь на цыпочках в кабинет. Тщедушное, робко согнувшееся тело, это больное, испуганное лицо и глаза, полные чего-то пугливого и неопределенно оживленного, производили впечатление чего-то жалкого и хилого.
- Вот все, что есть, выбирайте!.. Вам какие книги надо? - спрашивал мой приятель, когда они очутились в кабинете.
- Да мне бы пофундаментальнее.
- Ну, вот, выбирайте... Вот журнал не хотите ли?
- Нет, это все мимолетное.
- А вам надо не мимолетного? да?
- Да уж, что-нибудь по... того, поздоровей.
- Поздоровей?.. - роясь в книгах, болтал доктор: - поздоровей вам? Не хотите ли взять вот Шлоссера: это, я думаю, будет довольно здорово...
- Это что такое - Шлоссер?
- История.
- Сделайте милость, это мне в самый раз...
- Ну, так вот и берите...
- Мне бы только, Иван Иваныч, уж с самого начала...