— Лучшее лекарство — это молитва.
Я даже почувствовала, как у меня скрипнула шея, когда я повернула голову к Эйлин. Она не красовалась кольцом. Наоборот держала руку за спиной, будто стеснялась нас. Но только не надо лечить стеснительность Богом!
— Нам так монашки в школе говорили, когда мы просили у них таблетки от головной боли. У нас так и в больнице говорят.
Наверное, она пыталась пошутить, и я улыбнулась.
— Мне в больницу не нужно. Я лучше за стол.
И я лучше зацеплюсь за руку сына, чем… Не тут-то было — Березов схватил меня за талию раньше, чем я подвинула больную ногу на первый сантиметр. Не буду же я при сыне слезать с его рук!
— Что у вас стряслось?
Только матери сейчас не хватало! Хотя чего я ждала? Разве бабушка пойдет спать, пока внучок не вернется целым и невредимым…
— Ничего плохого. Только хорошее. Папа спит?
Мать вышла на веранду одна. Не в халате. В той же самой одежде, в которой была вечером.
— Нет, — отрезала она, глядя в упор на мою ногу.
— Тогда зови его сюда! И, Слав, опусти меня уже в кресло.
— Мам, я принесу с кухни стул…
Такая забота дорогого стоит… Уж с Березовым мне придется заплатить по всем счетам, не только за электричество, которым я сейчас могла долбануть всех.
— Сначала шампанское.
— Что празднуем? — мать уже вернулась на веранду с отцом.
— Мам, подожди…
Я уже сидела в кресле, и Миша бережно подставлял стул мне под ногу. Березов принес бокалы. Мишка сбегал за шампанским.
— Отдай отцу, пусть он откроет.
— Так что празднуем? — не унималась бабушка, уже поставившая на уличный стол мои светящиеся вазочки.
Мы все сели за стол.
— Миша, ну давай, не тяни… — повернулась я к сыну. — По-русски только. Эйлин уже в курсе, — последнюю фразу я добавила по-английски и подмигнула пунцовой невесте.
Миша с горем пополам сообщил бабе с дедом о предстоящей свадьбе. Хорошо, что мои родители сидели. Наверное, Катерина Львовна в душе надеялась, что у внука с ирландкой все несерьезно.
— Слава, чего ты ждешь?
Видимо, команды от меня. Пробка выстрелила, и он залил пеной половину стола, но все же нам досталось по паре глотков. Впрочем, у нас у всех и без пузырьков кружилась голова. Звон бокалов, крики «горько»… Да, я действительно это выкрикнула громче всех. И мне хотелось, чтобы Березов понял, как мне сейчас горько… Из-за него и радостно за сына.
Эйлин хотелось провалиться на месте, и я совсем не могла понять, почему она нас так стесняется. Что плохого в поцелуе на людях? Почти родных людях.
— Яна, что с ногой? — наклонилась ко мне мать, якобы собирая со стола пустые бокалы.
— Катя, с ней все нормально, — почти рявкнул Березов, у которого уши, похоже, превратились в локаторы. — Будет плохо, отвезу ее в больницу.
Мать выпрямилась и молча удалилась. Березов сделал шаг к моему креслу.
— Спать? Или еще посидишь?
И сам сел рядом. Все время он простоял за креслом моего отца, напротив меня через стол.
— Зависит, когда ты сам пойдешь спать. Я без тебя теперь и шагу не могу ступить.
Ему не понравился мой тон, но я млела от лицезрения тени, которая скользнула по его лицу.
— Яна, — он наклонился ко мне. — Три дня мы это не обсуждаем, поняла?
Я кивнула.
— Мам, мы завтра никуда не едем? — высунулся на веранду Мишка. — Можно спать?
— Спать всегда можно. Но вы куда-нибудь все равно поедете. Мне сиделки не нужны.
— Так папа без тебя никуда не поедет.
Миша перехватил взгляд отца, и я тоже его поймала — хмурый.
— Поедет. Я справлюсь сама…
— Ничего ты не справишься, — бросил Березов зло. — Миша возьмет деда с бабкой и поедет сам. Они тоже нигде здесь не были.
— Договорились, — бросил сын и исчез, забыв пожелать нам доброй ночи.
Точно чувствовал, что она у родителей доброй быть не может.
— Давай я дам тебе нормальное обезболивающее?
— Виски?
— Яна, можно без шуток? Хоть один раз. Я ведь вижу, что тебе больно.
— Очень. Только мне не помогут ни виски, ни таблетка.
— Яна, мы же договорились. Не начинай сейчас, — он поднялся из кресла. — Пойду гляну, угомонились наверху или нет…
Собака навострила уши, но я приказала ей лежать под столом. Березов вернулся с двумя стопками виски. Интересно, он вообще поднимался наверх или нет?
— За тебя, — он вложил мне в руку стаканчик с горячительной жидкостью. — Чтобы ты крепко стояла на ногах и не падала.
— За нас мы уже не пьем?
Я не могла молчать. Не могла три дня делать вид, что ничего не произошло.