— Слава, спи, пожалуйста.
Я попросила тихо и без вызова, но он почему-то молча разомкнул пальцы и повернулся ко мне спиной. Хорошо еще не отодвинулся. Да что же это такое…
Я повернулась следом и обняла его сама. Слава замер. На мгновение. Наверное, хотел что-то сказать или обнять или еще что-то, но не сделал ничего. Так мы и лежали молча. Правда уже в тишине. Он перестал тяжело вздыхать. Успокоился? Вряд ли. Просто хотел сделать вид, что уснул. Ведь именно об этом я его попросила.
Глава 10 "Ну пожалуйста…"
Утро выдалось до безумия нервным. И за общим напряжением я перестала даже чувствовать больную ногу. Мишка попросил научить Эйлин печь тонкие блины. Бабушка, не выдержав суеты и чада, ушла с кухни. Мужики уселись в гостиной и создавали вид — вернее сказать, шум — деловой беседы.
Мне приставили к плите стул, и я то садилась, то вставала, но вскоре поняла, что мне легче просто опираться на спинку. Мать на веранде, наверное, продолжала ворчать, что я идиотка и не жалею себя, что вот, блин, приспичило, и у Мишки вообще нет совести. Про Эйлин она ничего не сказала. Наверное, для несчастной блинной ученицы она припасла слова нецензурные.
— Мой муж любит блины со сметаной и вареньем, — сказала я, с упоением глядя на высокую горку свежеиспеченных блинов. — Майкл просто со сметаной. Но сегодня мы сделаем блины с копченым лососем, потому что у нас его слишком много.
Потом немного поговорили про рыбалку и выяснили, что папа Эйлин терпеть не может рыбачить, а у деда даже имелась специальная рыбацкая лодочка, которую до сих пор строят по древним кельтским схемам. Мать Эйлин к слову не пришлась, и я смирилась с тем, что придется самой составлять о ней мнение прямо на свадьбе. На свадьбе… У меня заныла не только нога, но и все тело, и я попросила Эйлин помочь мне передвинуть стул поближе к столу, чтобы я сидя занялась начинкой и закручиванием блинов в трубочки.
Все ели молча. Даже забыли поблагодарить хозяек. Бабушка два раза вскакивала к чайнику, который еще повторно не закипел. Ребята собирались уехать сразу после обеда, чтобы успеть к вечернему поезду. В Хельсинки у них есть полтора дня. Что они будут там делать, меня не интересовало и я не спрашивала. Они подарили нам пять дней — и на том спасибо. И перед разлукой лишним днем все равно не надышишься. Тем более в феврале мы точно увидимся. Еще и при очень радостных обстоятельствах.
Возможно, именно поэтому мы простились довольно сухо. И даже после исчезновения за елками габаритных огней Фольксвагена, мои глаза остались сухими — я отпускала Мишу со спокойным сердцем. Все тревоги оставались у меня за спиной. Слава молчал и шурудил кроссовкой гравий. Его надо было чем-то занять, и я обернулась к нему.
— Слава, я хочу в сауну.
Он качнул головой. Мы так и не включили ее — Эйлин отнекивалась. Наверное, стеснялась идти с Мишей, а со мной и подавно. Я не стеснялась ничего. Даже того, что до ужина еще было очень далеко.
Муж покорно отправился исполнять мою просьбу, а я прошла на кухню, чтобы попросить маму оставить в покое посуду — для этого существуют посудомоечные машины, и у нас она новая, между прочим.
— Вы когда поедете домой?
Мать знала, что я купила для себя билет только в один конец. А как иначе я могла поступить — я никогда раньше не отправляла мужа на машине одного. Хотя в момент покупки я долго сомневалась взять ли билет туда-обратно.
— Вас на поезд отвезем и поедем дальше.
Так что уезжали мы завтра, и я еще раз проверила все счета и попросила мужа отконвоировать меня к соседу. Надо было попрощаться — завтра он будет на работе — и попросить звонить нам, если они вдруг заметят в доме какие-нибудь проблемы.
— Когда теперь приедете? — спросил Томми.
Я стрельнула глазами в сторону Славы и сказала:
— Как всегда, на Новый год. В Рождество Слава, скорее всего, еще будет работать.
К дому мы возвращались медленно и не только из-за моей больной ноги. Мне мерещились голоса детей, и только сейчас глаза начало пощипывать. Откроешь дверь — и никого. Поэтому я поспешила в сауну — там Мишка в этот свой приезд не побывал.
— С тобой посидеть?
Я мотнула головой и отказалась. Мне вдруг захотелось одиночества. А через секунду, когда Слава еще не закрыл дверь, я крикнула: