Та кивнула и осталась стоять передо мной навытяжку.
— Пойдем в комнату.
Она села на диван. Стелла развалилась рядом. Я опустилась в кресло. Тяжело.
— Лена, в школе никто не знает, что ты приёмная, — я специально не сказала «из детдома». — Мы просто переехали сюда. Скажи из пригорода. И вообще совсем необязательно что-то про себя рассказывать, даже если будут спрашивать. Я понимаю, это тяжело…
Еще как! Слова прилипали к зубам, точно на клею.
— Может, ты попытаешься звать нас со Славой мамой и папой?
Лена смотрела на меня, не мигая. Я на нее — тоже. Глазами совы!
— А можно?
Я кивнула, чувствуя, что не в силах сейчас раздвинуть губы даже для улыбки — они тряслись. И я поспешила обнять ребенка, чтобы спрятать от нее лицо. Она тоже обняла меня. Крепко-крепко.
— Яна, ты перегибаешь палку, — заявил Березов, как всегда, в закрытой спальне.
— Этим ребенком занимаюсь я, и я решаю, что для нас лучше.
Это был камень в его огород. Увесистый. Булыжник. И Березов вздрогнул от удара.
— Может, тебя она и захочет называть мамой, а вот меня папой — точно нет.
Я не стала ничего отвечать на это. Конечно, его сподручнее называть дедушкой. Сейчас. Хотя не такой уж Березов и старый для папы. У Лены с Мишкой всего восемь лет разницы.
Наша дочь сбивалась с «папы» и «мамы» на наши имена. Часто. Но у нее в запасе почти три недели на тренировку. Мы ехали в Финку поездом. Я настояла. Не знаю почему, но вдруг испугалась зимних дорог. Питер мог встретить нас гололедом. На станции мы сняли машину и поехали дальше.
Не знаю, что творилось все это время у Лены в голове. Мы не сорили деньгами и вообще старались, чтобы девочка не видела счетов, но потратили за два месяца больше, чем за два последних года. Дочка нам обойдется куда дороже сына — в плане нервов особенно.
Соседи расчистили нам подъезд к дому, а мне до ужаса захотелось поработать лопатой — чтобы вечером упасть замертво и ни о чем не думать. Я предложила взять лопату и Лене — Стелла перепрыгивала сугробы и без нашей помощи, зарывалась в снег и чувствовала себя лучше всех, вырвавшись на свободу. Я же со своей свободой распрощалась окончательно. А была ли она у меня изначально? Или закончилась в семнадцать лет, не успев начаться?
— Яна, вам помочь?
Да, мне нужен «хэлп», но не от целой финской армии. Однако соседские дети явно не ждали от меня отказа и пришли уже с лопатами. Все три сына — ну, бойфренда Росы можно же считать сыном? Нет, нам все же стоит прикупить не только ледодробилку, но и снегоуборочный комбайн — тогда и не будет незваных гостей.
— Хотите свежей рыбы? — это уже примчалась к нам Роса, когда парни уже сбросили куртки в двадцатиградусный мороз!
У меня уже отваливался нос и стучали зубы. Я не кивнула — меня просто трясло от холода, но Роса радостно поскакала через сугробы домой и вернулась с сеткой, в которой лежали две чуть подмороженные рыбины. Финны были рады нашему приезду, хоть какое-то у них разнообразие, а то снег да снег вокруг. И мы, конечно же, совершим обмен снегоходов на финские сани, но не сегодня.
Хотя я понимала, зачем они пришли на самом деле — познакомиться с Леной, не дожидаясь нашего приглашения. Нахрапом.
— Лена не говорит по-английски, — осторожно намекнула я Росе, когда та почти силой хотела уволочь бедную девочку в гости.
— Ничего страшного! Мы ее научим…
Я рухнула на обледенелые ступеньки, ведущие на веранду — точно не села.
— Где Лена? — спросил Березов, явившись ко мне из дома, где разбирался с отоплением и горячей водой.
Я махнула рукой в сторону соседей.
— Зачем ты ее к ним отпустила?
— А меня никто не спрашивал…
— Что значит, тебя никто не спрашивал?
Березов сел рядом — а зря. На мне-то были лыжные штаны, а он оставался в джинсах.
— Бывают в жизни моменты, когда нужно промолчать. Родителям промолчать. В прорубь надо прыгать, а не входить осторожно. Именно это ты со мной и сделал. Толкнул в спину.
— Интересно когда?
Я поймала его взгляд. Холодный, как зима вокруг.
— Да всегда, Слава. И это, возможно, правильно. Я не умею принимать обдуманных решений. Такая уж я неправильная.
Наши руки встретились, и только тогда я заметила, что он без перчаток. Вышел, наверное, позвать нас домой и застрял со мной на морозе. Я молча сунула его руки в толстый рукав моего пуховика. Он не сопротивлялся, даже сжал ледяными пальцами мне запястья.
— Вот за это я и люблю тебя, — улыбнулся он, касаясь носом обледенелой шерсти прикрывавшей мне лоб шапки.
— За что? За то, что грею тебе руки? — улыбнулась я обветренными губами. Что-то я от нервов всю помаду съела.