— Он через верх пролез. Там же молнии нет. Я сама сумку сшила, — вставила я зачем-то, когда Вячеслав Юрьевич тоже зачем-то сунул руку в сумку и с трудом вытащил…
Ну да… Книжку-малышку из серии «Шарм» с полуодетой мадам и полураздетым месье на обложке. Я могла только чудом не вспыхнуть, а чуда со мной обычно не случалось. Ну что? Соврать? Еще до вопроса… Если он будет. Сказать, что не мое? Ну, ё-мое… Мне нужны деньги на проезд, а не нотации!
— Яна…
Я точно пылала.
— Такое читают пятидесятилетние бабы. Это для них написано. Не для тебя.
Мне надо было повторить просьбу дать мне денег. Но я онемела, когда Вячеслав Юрьевич бросил книжку в корзину для мусора.
— Пошли, я тебя домой отвезу.
Что? Он типа не услышал просьбы о деньгах или типа услышал, но проигнорировал… Даже схватил меня за запястье, когда я и на сантиметр не продвинулась к двери. Но я вырвалась — легко выкрутив руку. И теперь остолбенел он. Хотелось выплюнуть ему в лицо, что у меня был хороший учитель. Но он это и сам прекрасно знал, поэтому схватился за другую руку.
— Ну?
Я руку не вырвала.
— Достала пистолет, стреляй…
— Ничего я не доставала…
Кроме страха, что он сейчас притянет меня к себе, требуя применить секретное женское оружие. А бить его мне совсем не хотелось. И я сказала тихо. Совсем умоляюще. Голосом умирающего лебедя:
— Отпустите меня, пожалуйста.
И он отпустил. И даже отступил назад. Склонил голову на бок. И принялся меня рассматривать.
— Знаешь, иногда это работает лучше ударов. Но я рад, что ты не забыла, чему я тебя учил. Надеюсь, не пришлось ни на ком проверять?
— Я не хожу никуда одна.
— Вот и молодец. Пошли. Отвезу тебя домой.
— Еще светло. Сама доеду.
— Ты уже проехалась в троллейбусе. А если бы это далеко от центра случилось?
Я пожала плечами.
— Яна, Яна… Пойдем, я тебя на двух колёсах прокачу.
— Вы мотоцикл купили?
Он не протестовали против моего выканья. Может, видел, что тыканье сейчас бы далось мне с большим трудом.
— Нет. На машине, но боком. Пошли.
У него была новая машина. Бумер. Круто… Отец после Волги купил себе Камри. Но тоже с полуавтоматом.
— Пристегивайся. И держись за ручку.
Мы не так много проехали. До Сенной площади. В стороне от ларьков Вячеслав Юрьевич отыскал ровную площадку. Что он сделал с машиной, не знаю, но та действительно наклонилась на бок. А потом грохнулась обратно. И у меня, кажется, порвались голосовые связки от «вау», потому что больше я ничего не смогла сказать.
— Пора тебя учить водить.
— Еще два года, — вернула я себе дар речи.
— Ну… Чем раньше, тем лучше. Я с твоим отцом поговорю.
— Поговорите…
И вдруг он сощурил глаза.
— Или это будет наш маленький секрет?
Я улыбнулась в ответ. Он вдруг снова стал дядей Славой, о котором я в тайне, даже от себя самой, безумно скучала все эти два года.
Глава 10 "Хлеба и зрелищ!"
Женщина должна одеваться не по моде и уж точно не по возрасту, а по фигуре и велению души. Этому научил меня не Вячеслав Юрьевич, к этому я пришла сама к сорока годам путём проб и ошибок. И еще, конечно, женщина должна одеваться по погоде. Если ноги нынче соответствовали короткой юбке, то даже тонкая ткань оказалась несовместимой с температурой за бортом и липла к вспотевшим ляжкам.
Умные местные дамы носили не только красную помаду, но и веера. И даже не в сумке, а прямо в руке, а я носила на груди только капельки пота. Ведь говорила себе купить веер, говорила. И если в Барселоне торговцы на каждом шагу, то здесь на развалинах, кроме мраморных глыб и меня, нет никого и ничего. Приходилось пить воду и между делом эротично запускать пальцы под майку, чтобы поправить бюстгальтер, от которого я в итоге, в тени деревьев, счастливо избавилась.
Жизнь рано научила меня главному незыблемому правилу: для того, чтобы приобрести что-то, надо что-то потерять. Украденный в троллейбусе кошелек я обменяла на Вячеслава Юрьевича, а лифчик сейчас — на свободу дыхания. В отчаянии я уже прижимала запотевшую ледяную бутылку к горячей груди. И это еще не полдень — как же я доживу до моря?
Бывший колониальный форум возвышался… Нет, не то слово… Он давно упал, возвышалась лишь пара колонн, искусственно скрепленных вместе и низенькие многоэтажки, посреди которых, за железным забором в тени низкорослых деревьев и спрятались эти остатки былой римской красы. Вот так же и люди, укрывшись за забором из ностальгии и несбывшихся мечтаний, бережно хранят воспоминания о чужой славе, не видя, что вокруг давно живет другой народ и течет другая жизнь.