Для меня это была хорошая новость, до тех пор, пока я не попал в патронажную систему. Приемная семья? Больше псевдохороших людей, использующих маленьких детей. Честно говоря, ближе к концу было несколько хороших домов, но ущерб уже был нанесен, и я был слишком диким, чтобы остепениться.
И тогда ты и нашла меня. Я был дворнягой, живущей на улице, настолько близкой к смерти, что чувствовал её каждый божий день. А затем появилась чертова Кэролайн и вдыхает в меня жизнь, находит мне дом и дает мне цель. Ты знаешь, что спасла меня? Ты знаешь, что спасла мою душу?
Я был мертв до тебя, Кэролайн. Не заставляй меня жить без тебя сейчас. Я не имею понятия как это делась. Я не имею понятия, как делать что-либо вообще без тебя.
Вернись ко мне.
Вернись домой.
Убери эту постоянную боль.
Вдохни в меня жизнь снова.
Слезы текли, и я была не в силах их остановить. Как я могла? Он никогда не рассказывал мне о своем прошлом, и это было не из-за того, что я не стремилась его узнать. Я без конца спрашивала его о том, какой была его жизнь до синдиката, до меня. Но он ни за что не стал бы об этом говорить. На его лице было такое озадаченное выражение, и он сжимал ключ на шее.
Как он мог мне не сказать? Как он мог так долго хранить все это в секрете?
Я прижала руку к своему разбившемуся сердцу, безуспешно пытаясь собрать его обратно.
Шестёрка,
я должен ненавидеть тебя. Я хочу тебя ненавидеть. Три самых тяжелых года в моей долбаной жизни, а тебя нигде не найти? Я думал, что мы вместе. Я думал, что у нас была договорённость — нас разлучит только смерть.
Но ты ушла. И всё рушится. И я не знаю, где заканчивается верх и начинается низ, где лево или право.
Тебе лучше, чёрт возьми, найти хорошие оправдания. Тебе не кажется, что я заслушиваю хотя бы услышать их?
Вернись и объясни мне.
Черт возьми, просто вернись.
Я прочла все письма, кроме одного. Они не были в какой-то конкретной временной шкале, и некоторые из них были такими злостными, что я не могла ничего поделать, кроме как рыдать, читая их. Он имел право злиться. Он имел право меня ненавидеть. Но каждое письмо заканчивалось тем, что он просил меня вернуться, несмотря на то, что он чувствовал.
Он всё больше и больше упоминал о своем прошлом. Каким ужасным был его отец. Как его оскорбляли. И как вновь подвергался жестокому обращению в двух разных приютах. Он только начал верить, что избавился от постоянной физической боли со стороны того, кто должен был любить его, как она превратилась в сексуальную боль со стороны того, кто должен был защищать его. Он сбежал из патронажной системы только для того, чтобы столкнуться с непрекращающейся опасностью на улицах.
Он верил в то, что я помогла ему избежать этого.
Я не заслуживала его благодарности. Я помогла ему сменить один ад на другой.
Но он этого не понимал. Неудивительно, что его не беспокоили дела братвы. Неудивительно, что он был так предан организации, которая дала ему новую жизнь, дала ему возможность позаботиться о себе, стать независимым.
Неудивительно, что он не хотел уходить от них.
Оставалось одно письмо. Его я больше всего боялась открывать. Я нарочно оставила его напоследок.
Потому что, в отличие от всех предыдущих писем, на этом был адрес. Сойер написал все письма, кроме этого, из тюрьмы, когда он не знал, куда я ушла и где меня искать.
Но это письмо было адресовано Кэролайн Бейкер с моим адресом в Колорадо. Моим домашним адресом.
Это было письмо, которое он написал, когда наконец нашел меня.
Страх остановил поток слез, хотя мои щеки оставались влажными, поскольку я была слишком сосредоточена на письме, чтобы вытереть их насухо. Вытащив его из конверта, я заметила, что оно было на другой бумаге и написано чернилами другого цвета. Все в этом свидетельствовало об изменении Сойера, который больше не был заключенным, больше не задавался вопросом, что со мной случилось.